15-е июля

С утра старший сержант Борисов повел нас, новых разведчиков, на опушку леса. Там мы занимались стрельбой из автоматов. Потом он дал каждому бойцу по две, а мне и Валентине по три боевые гранаты. Лучшие результаты по прицельному огню из автоматов оказались у нас с Валентиной. Но это наших -ярославских ребят не удивило. Они знали, что мы стреляли хорошо и раньше. Ну, а вторая половина дня, к сожалению, опять в бездействии. 

16-е июля

Перед рассветом проснулись от страшной брани.

— Дайте же пожрать, черти! - кричал боец. - Ну хоть корку! Два дня ничего не жрал. Да проснитесь же вы, лежебоки] - тормошил он то Савченко, то Пушнева, то Марусина.

Я достала хлеб, открыла консервную банку из собственного «НЗ».

- Ешьте!

Передо мной стоял высокий красноармеец, весь мокрый.

-  Ох, ты! - удивился он. - Девушка? Откуда вы взялись?

-  Ешьте! Я с новым пополнением к вам в роту... Софья Аверичева.

-  Алексей Сотсков. - Он замолчал и с жадностью принялся уничтожать консервы.

-  Откуда вы? - Я села с ним рядом на скамейку.

-  От Докукина с донесением, да пулемет притащил, вывели его из строя фрицы, надо ремонтировать... Ох, и жарко было там сегодня! Нарвались на немецкие бронетранспортеры. Подорвали две машины, а остальные отошли, - рассказывал он.

Я пожелала Сотскову спокойного сна. Он улегся среди ребят, завернулся в плащ-палатку с головой и моментально захрапел, засвистел. А я до утра не могла уснуть. Скорее бы в дело! Скорее бы увидеть Докукина. Картина боя, только что рассказанная в трех фразах человеком, не успевшим остыть от схватки, особенно впечатляла. Я представила, как ползут бойцы, как они бросают гранаты, как пылают подорванные машины...

Дождалась утра и пошла по деревне на свой ручеек. Неожиданно меня окликнули: «Хелло! Их либэ дих, фрой-ляйн!» В дверях дома стоял статный боец. Из-под темных бровей насмешливо смотрели черные глаза. Я остановилась и ответила: «Цу фрю!» (Слишком рано). «Вы умеете по-немецки?» - спросил он удивленно. - «Айн бисхен» (немного), и прошла. Он засмеялся. «Кто вы? Переводчик?»                                                                                         

-  спросил, догоняя. - «Нет, разведчик! Прибыла с новым пополнением», - «Владимир Чистяков, - представился он.

- А вас как зовут?» Я назвалась. Он галантно поклонился и пожал мне руку. Подошли еще трое. «Ребята, знакомьтесь, у нас в роте новое пополнение: разведчик Софья Аверичева». - «Саша Семенов». - «Михаил Кукуев!» - «Георгий Гусев!» Все, как на подбор, высоченного роста. «До чего же хороши, - подумала я. - Как будто специально Докукин подбирал их в свою роту!» Это оказались разведчики диверсионной группы, только что прибывшие с задания. Разговорились. Владимир Чистяков окончил автотехникум, ярос-лавец, живет возле театра Волкова. Дома остались мать и сестра. Михаил Кукуев женат. Давно нет писем из Ярославля. Беспокоится.

Рассказала о Ярославле, о театре, о нашей группе пополнения. Слушали внимательно, забросали вопросами.

22-е июля

Здравствуй, милый мой дневник! Рассталась с тобой почти на недельку. Не обижайся. Когда ты услышишь, что я пережила в эти дни, ты не будешь на меня в обиде. Ты лежал на дне вещевого мешка в Никулине, а я в это время принимала боевое крещение. И могу сказать (только тебе, потому что другие могут в это не поверить): я счастлива. Теперь Софья Аверичева - разведчик, равноправный боец. Ты требуешь подробностей? Пожалуйста! Сегодня эта возможность у меня есть, а дальше - привыкай, может всякое случиться. Война!

16 июля мы готовили на костре обед. Валентина ушла в лес к ребятам, а я читала газету и помешивала ложкой в котелках. В это время прибежал Ларин, наш ротный запевала У него очень приличный тенор, чистый и мягкий. Сам он худенький, белесенький, с длинным лицом. Воспитанник детского дома. Вслед за ним появились Рома Перфильев, Юрий Савельев и Александр Кузнецов. Ларин кричит, будто дразнится: «Аве-ричева, мы идем сейчас к Докукину! А ты кашу варишь! Ну, вари, вари кашку!» Я взволновалась: «Кто вас посылает?» -«Старший сержант Калинкин. Идем с донесением». Бросила я все и помчалась в штаб роты. Калинкин здесь сейчас самое главное начальство. Ворвалась в дом:

-  Товарищ старший сержант, ребята идут к Докукину. Разрешите и мне с ними!

-  Что ты! Что ты! - замахал он на меня руками. - Докукин убьет меня. Ты же ничего не знаешь!

-  И знать не хочу, отпустите меня к Докукину!

-  Ну так слушай! - сказал он и прикрыл дверь. - Докукин разговаривал с Осьмаком и Турьевым. Он возмущен, что в роту прислали женщин. Вы что, говорит, мою боевую роту позорите! Женщин присылаете вместо бойцов. Да еще артисток.

Во мне все возмутилось. Опять начинается. «Женщины у нас наравне с мужчинами! - кричу. - Лозунги, одни лозунги! А как до дела дойдет!..» И потребовала: «Звоните скорее Осьмаку!» Видно, была в такой ярости, что Калинкин растерялся и позвонил Осьмаку. Тот долго советовался с кем-то. Но вот слышу: разрешение получено.

На радостях я даже не захватила с собой поесть и ничего не успела сказать Валентине. Схватила автомат с запасными дисками, гранаты, надела пилотку, плащ-палатку, и мы, несколько «новеньких», под командованием бывалого разведчика-докуюшца Паши Савченко двинулись тропинкой вдоль деревни.

Шли молча, гувьком. Когда подходили к опушке леса, Савченко показал нам Вервищенскую высоту, где еще недавно хозяйничали немцы. Сейчас эта высота нейтральная, однако немцы боятся сюда и нос показывать. Но все может быть. Надо идти тихо, смотреть в оба. У разведчика походка должна быть, как у лани: легкая, плавная. Ступай с носка на пятку, а не всей ступней хлопай! Да выбирай, куда ставить ногу, чтоб ни один сучок не треснул. Мы смотрели в оба и ступали тихо.

50

За небольшой поляной, в кусточках, заметили дымок. «Садись!»-тихо скомандовал Савченко и стал наблюдать в бинокль, хотя было видно и простым глазом: сидят бойцы и курят. Савченко буркнул: «Всякое бывает. Бойцы-то бойцы, да только не наши. В этих краях действуем и мы и горьковчане... А ведь и правда, - обрадовался он, - это горьковскиё разведчики».

В той группе тоже за нами, как видно, наблюдали, потому что, когда мы приподнялись, они нам замахали руками. Это были действительно разведчики Горьковской дивизии. Они сообщили, что Докукин вернулся в деревню Грядозу-бово после боя с полицейскими в Боярщине.

И мы пошли быстрее, уже не обращая внимания на предостережения Савченко. Вокруг чудесный лес. Огромнейшие сосны, тишина. А воздух!.. Мы так спешили, что не заметили, как вышли из леса. Перед нами неожиданно открылась деревня.

Остановились на поляне, недалеко от дороги, напротив добротного дома.

- Это дом тети Поли. Здесь всегда располагается КП роты, лейтенант Докукин и комиссар роты младший лейтенант Полешкин, - сообщил нам Савченко и строго приказал: - Сидите здесь, не расходитесь, а я пойду к Докукину.

В деревне чувствовалось праздничное настроение. Прошли девушки в нарядных платьях и белоснежных косынках. Промчалась веселая стайка ребятишек.

Мы лежали на поляне, гадая, что же сегодня за праздник. Ильин день? Нет, он позднее. Спросили одну из девушек. Она удивилась нашей неосведомленности: «Доку-кинцы пришли!» А мальчишки добавили: «Дядька Докукин в Боярщине всех полицаев побил!»

В пути Павел Савченко кое-что рассказал нам об этой Боярщине. Здесь гестапо устроило штаб полицейских. Начальником полиции был местный житель, сын бывшего кулака Иван Талдыков по прозвищу Вавиленок. В 1938 к году он исчез из деревни. Жители говорят, что он жил в Москве, а с приходом немцев на Смоленщину Вавиле-

51

нок снова поселился в Боярщине. Он выслуживается перед фашистами, собирает в полицию со всей округи таких же оголтелых бандитов, как он сам. По малейшему подозрению поджигает, вешает, убивает, предает в руки гестапо своих же селян.

Не раз совершали налет на Боярщину докукинцы в надежде разгромить полицейское гнездо и поймать предателя Ивана Талдыкова, но полицейские, не принимая боя, трусливо удирали из деревни. В Боярщине оставались только женщины и дети.

Вася Талдыков, однофамилец Ивана, сообщил разведчикам, что полицейские удирают через мост из нижней части Боярщины в Ясенцы, поближе к деревне Стрынково, где расположен немецкий гарнизон.

Вася Талдыков оказался смелым хлопцем. Ему 15 лет. Он рассказал Докукину, что его отец, Александр Илларионович Талдыков на фронте, в Красной Армии, бьет фашистов, и сам он с радостью ушел бы в армию, но в семье у них - мать, двое маленьких братишек, да семнадцатилетняя сестра Дуся. Если уйдешь из Боярщины, полицейские замучают их допросами.

Вася, встречаясь с Докукиным в условленном месте, сообщал ценные сведения о немецком гарнизоне, о полицейских, о передвижении войск, о настроении жителей, о разбоях и насилиях оккупантов, - все, что знал. А знал он многое. Наблюдательность, точность, отличная память паренька поражали Докукина и Полешкина, и они, волнуясь за жизнь своего пятнадцатилетнего друга, подумывали о том, как бы забрать кЪебе в роту Василия со всей семьей, а то не сносить ему головы.

Однажды Василий сам приполз лесом к засаде разведчиков и рассказал о своем страшном горе: полицейские казнили сестру Дусю и ее подругу Лену Матюнину за связь с партизанами. Ночью пьяные полицаи ворвались в дом Талдыковых, схватили Дусю и Лену. После короткого допроса бандиты надругались над девушками. Дуся кричала: «Убейте меня! Лучше убейте!»

52

Целую неделю полицейские мучили девушек, потом отправили их в Пречистое, и там казнили. На другой день после казни, как только полицейские сняли блокаду с дома Талдыковых, мать шепнула Васе: «Беги к нашим!»

Докукин принял в роту Василия Талдыкова и не ошибся в нем. Паренек искусно проводил разведчиков по оврагам, лощинам, труднопроходимым болотам в расположение врага. Он действовал во всех боевых операциях.

Недалеко от Боярщины еще недавно стояла на высотке деревня Лосевка. Солнечная, светлая. Сады и палисадники около каждого дома. Ульи с пчелами, огороды, скот и птица. С приходом немцев началось разорение. Фашисты вырубили вокруг все березки, фруктовые сады, разграбили ульи, передушили птицу. Жители, спасаясь от немцев, ушли в лес, угнали с собой скот. Долго фашисты здесь не задерживались, боялись возмездия партизан. Вокруг лес, а раз лес - значит партизаны.

Но вот в Лосевке появились докукинцы. Люди с радостью встретили разведчиков. Наварили картошки, принесли молока. Красноармейцы поделились с ними чем могли. С тех пор докукинцы стали желанными гостями. Придут в Лосевку - жители выходят из укрытий, несут угощение, вытаскивают из пруда и очищают от ила самовары. А уходит рота - снова бегут в лес.

Особенно девушки бывали рады приходу докукин-цев и с нетерпением поджидали бравых и храбрых бойцов-ярославцев.

В деревне жили учительницы Мария Поликарпова -Маня Красивая - и ее подруга Мария Борисова - Маня Длинная, как прозвали их в деревне. Полюбили девушки командиров разведки: Мария Поликарпова - командира роты Докукина, а Мария Борисова - комиссара роты младшего лейтенанта Полешкина. Уйдут докукинцы на боевую операцию - не спят девушки, дожидаются прихода разведчиков.

Недавно докукинцы, получив задание, покинули Лосевку. Жители тоже собирались уходить, но в это время

53

появилась группа незнакомых красноармейцев. Усталые, мокрые, они вышли из леса и решили отдохнуть в Лосевке. (Говорят, это были разведчики Горьковской дивизии). Жители обрадовались приходу красноармейцев, пригласили их в дома и сами остались ночевать в деревне - «поспать в тепле, в хатах, на своих постелях».

А ночью налетела банда Вавиленка. Убили часовых. Подожгли хаты. Вокруг крики, стоны. Пожар охватил всю деревню. Разведчики приняли бой. Героически отбивались от полицейских, но выйти из пылающих, осажденных домов не смогли.

После разгрома Лосевки полицейские согнали оставшихся в живых людей и угнали их в Боярщину. Среди угнанных были Мария Поликарпова, Мария Борисова и их отцы: Петр Поликарпов и Герасим Борисов.

Докукинцы, вернувшись с задания, узнали о трагедии Лосевки. Командир не мог найти себе места. «Из-за нас загубили людей проклятые полицаи». А тут еще Вася Тал-дыков твердит: «Командир! Идем на Боярщину! Долго мы будем смотреть, как Вавиленок с полицейскими мучают наших людей!»

Получив разрешение командира дивизии, Докукин связался с партизанским отрядом, и сегодня они совместно совершили налет на гнездо полицейских.

...Мои размышления прервал появившийся вдруг Савченко. Размахивая руками, он рассказал о проведенной разведчиками боевой операции.

- Докукин разгромил бандитское гнездо! - кричал он. - Женщины Лосевки спасены, а Петра Поликарпова и Герасима Борисова полицейские угнали в село Пречистое!

Из-за угла дома показался велосипедист. Он был в белой рубашке, без головного убора. Положив босые ноги на руль, велосипедист лихо мчался вдоль дороги. «Товарищ Докукин»! - закричал Савченко. Велосипедист махнул рукой, промелькнула копна светлых волос и сияющее колесо.

Мы вскочили. «Неужели это Докукин?» В моем представлении Докукин был огромного роста и, конечно же, не такой молодой.

54

- Этот велосипед разведчики взяли в Боярщине у полицейских в штабе. Много сегодня трофеев захватила рота, - похвалился Савченко.

Вскоре нас позвали на КП роты. Для себя я решила: от

Докукина никуда не уйду.

В доме Полины Алексеевны, в первой половине, за столом, на скамейках сидели командиры и разведчики.

Нас провели в большую светлую горницу с чисто вымытыми, выскобленными полами. На широкой деревянной кровати лежали Докукин и Полешкин. Когда мы вошли, они встали. А Савченко тут же сел на пол, стянул с ноги сапог и достал конверт. «Товарищ лейтенант! Вам пакет из штаба дивизии!» - отрапортовал он. А потом, косясь в нашу сторону, добавил: «А это вот новые бойцы пришли к нам в роту с пополнением».

Докукин вскрыл конверт, улыбнулся, почесал затылок: «Горит наша мечта о бане, комиссар», - и застрочил карандашом в блокноте. Потом приказал:

-Вот что, Савченко, доведешь свое пополнение до Никулина, а сам, не задерживаясь, отправляйся прямо в штаб

дивизии! Понятно?

- Товарищ лейтенант, разрешите остаться с вами! -

взмолилась я.

-Нет у нас оснований не доверять бойцу только потому, что боец - женщина!-встал на мою сторону комиссар роты.

В дверях появились женщины. Впереди стояли две девушки. Одна из них была такая высоченная, что я сразу догадалась: Маня Длинная. Вторая - действительно красавица: Маня Красивая. Гладкие волосы стянуты на затылке в черную косу, на смуглом худом лице румянец. Тонкая, прямая, как березка. А какой изумительный изгиб шеи!

- Проходите, товарищи, - расправляя гимнастерку и приглаживая взъерошенные волосы, сказал Докукин.

Женщины двинулись. Но Маня Красивая остановила их: «Думаю, что мы теперь уж лишние». - И глаза ее сверкнули в мою сторону. «Да что ты, Маруся?» - смущенно протянул Докукин. Маня Длинная взглянула на свою подругу с укоризной.

55

- Товарищ Докукин, - сказала она, - мы пришли поблагодарить вас и ваших бойцов - спасителей наших. Большое вам спасибо!                          

Женщины плакали.

- Дай вам бог счастья, сынки наши! - и женщины за торопились к выходу.

Мы тоже вышли. Около дома собрались разведчики.

-  Из Ярославля к нам в дивизию прибыло пополнение, знакомьтесь, товарищи, с новыми бойцами! - обратился к разведчикам комиссар.

«Привет землякам! Ну, как там Ярославль, на месте стоит? - зашумели разведчики, окружая нас со всех сторон.

- А как поживают красноперекопцы? - спросил, пожимая нам руки, сержант и представился: - Власов.

На крыльце богатырского роста красноармеец, перевязывая руку старшему сержанту, приговаривал: «Леня, а хорошо бы тебе сейчас в ярославский госпиталь. В Рыбинск, к жене бы заглянул...» Раненый хмурился: «Кончится война, увидимся! А сейчас не ко времени разговорчики такие». Это были боец Дубровин и старший сержант Зинин.

-  Товарищи командиры взводов! Пора к лейтенанту, - приказал комиссар. Командиры тотчас ушли, а мы начали расспрашивать разведчиков о разгроме бандитского гнезда Вавиленка.

Докукин поставил перед ротой задачу: освободить всех арестованных и захватить начальника полиции, предателя Ивана Талдыкова по прозвищу Вавиленок.

\Разведчики под прикрытием ночи, обойдя оврагами деревню с тыла, закрыли все выходы из нее. Смелый и дерзкий налет - и полицейский гарнизон разгромлен. Взорваны и сожжены склады с боеприпасами и продовольствием, здание штаба со всеми документами. Взяты в плен полицейские. Но самого Вавиленка в Боярщине в эту ночь не оказалось, он ушел в деревню Стрынково, к немцам на доклад, там и заночевал, и это спасло его от возмездия. Старший сержант Зинин рассказывает:

-  Из окна одной хаты полицейские открыли огонь. Вот тут меня и ранило. Ворвались мы с Докукиным в дом: пусто, никого нет. Отдернули крышку подвала, а там -битком женщин и детей... Здесь же прячутся и полицаи. «А ну, выходи!» - приказал Докукин. Вылезают. Женщины плачут и причитают.

Полицаев разоружили и даже заставили связать друг ДРУГУ руки... А группа младшего лейтенанта Полешкина побежала к дому Васи Талдыкова, но было уже поздно. Дом Талдыковых полицейские разнесли гранатами. Лишь одиноко торчала закопченая печная труба. Вася носился по деревне, разыскивая мать и маленьких братишек..,

Здесь рассказ Зинина был прерван.

На крыльцо вышел Докукин.

-  Ну, двинулись! - закусив дымящуюся трубку, он пошел вперед.

Он был неузнаваем. На гимнастерке ни единой морщинки. Распахнутая плащ-палатка развевалась на ходу. Во всей его крепкой фигуре чувствовалась уверенность и сила. Рядом с ним шли младший лейтенант Полешкин и командир взвода Яков Ивченко. Когда деревня осталась позади, за лесом, Докукин собрал всех и озорно спросил:

-  Ну как, товарищи, больные есть? Потертости ног, головные боли, желудочные? Идем в партизанский край, там госпиталей нет!

Все дружно засмеялись.

Я шла позади командиров, стараясь не отставать.

Неожиданно Докукин обернулся: «Аверичева, а как у тебя дело с гранатой? Далеко можешь бросить?» - «По боевой подготовке у меня было «отлично», - похвастала я. «А мы это сейчас проверим. Бери гранату, вытащи запал!»

Все отошли в сторону. Я бросила гранату. «Хорошо,— сказал Докукин. - А ну еще разок». Ребята сбегали за гранатой. Я повторила свой бросок. «Прекрасно! А ну теперь с запалом», Я приободрилась и в третий раз бросила гранату еще дальше. Она взорвалась. «Молодец!» Вдруг он размахнулся и легко, без напряжения, бросил свою гранату. Она пролетела через всю поляну до опушки леса. Мы только

57

ахнули. Докукин улыбнулся: «Чтобы бросать гранаты, как бросаем мы - мужчины, нужно трех таких солдат, как ты».

Все молча двинулись за Докукиным. Я шла, закусив губу. «Не расстраивайся, - пожалел меня рядом идущий боец, - ты бросила гранату нормально. А Докукин... У нас во всей роте никто не бросает так далеко».

Докукин вспоминал детство. Рассказывал, как дергал девчонок за косы. Все вокруг смеялись, вставляли реплики. Казалось, идут друзья на прогулку. Докукин, как видно, был в ударе. Его настроение передавалось всем. Я это чувствовала по себе. Мне стало хорошо и легко.

Вошли в лес. Где-то вдали застрочил пулемет. Командир взвода отправил вперед дозор. Разведчики, не дожидаясь команды, выстроились гуськом. Пулемет бил слева, через ровные промежутки. Даст несколько очередей и замолчит. Пули с визгом впивались в стволы сосен. Разведчики шли спокойно. Казалось, им нет никакого дела ни до немцев, ни до полицейских с их автоматами и пулеметами.

Вышли к опушке леса. Докукин остановил роту в лесу, а сам в сопровождении нескольких разведчиков пошел в наблюдение. Я тоже пошла за ними. К моему удивлению, Докукин не возражал. Наблюдая из-за куста за деревней Горбатовщиной в бинокль, командир роты потихоньку объяснил план действий.

-  Аверичева, - обратился он ко мне, - видишь дзот? Это наша цель. Подползешь и забросаешь гранатами.

Он снял с пояса гранату и протянул мне: «Держи!» В бинокль я увидела зеленый холм. Из амбразуры бил пулемет.          "

- Есть забросать гранатами! - ответила я.

После наблюдения мы соединились с ротой и вышли к разрушенному, сожжённому селу. Около двух больших искалеченных берез одиноко скрипели качели. Здесь стояла школа. Все притихли. Голубев присел на качели, проговорил вполголоса:

- Когда-то здесь было весело...

Из лесу показались всадники. Это были партизаны.

58

Среди них - девушка с сумкой Красного креста. На вороном коне гарцевал связной - мальчишка с немецким автоматом, перепоясанный ремнями и увешанный гранатами. Рядом партизан с белой бородой и чубатый парень в фуражке. Я стояла, как зачарованная.

Вот они герои смоленских лесов!

Чубатый подбежал к Докукину, схватил его в охапку и стал тискать: «Молодцы, что разгромили полицаев!» Он толкнул командира роты в бок кулаком, Докукин в ответ ловко двинул рукой, и партизан отлетел в сторону. «Вот дьяволище!» - воскликнул парень сконфуженно и с восторгом. Подошел партизан с бородой: «Жаль, Вавиленка не застали». В адрес главаря полицейских посыпались крепкие словечки. «Э-э! - остановил Докукин. - Осторожнее! Среди нас женщины!»

Чубатый подошел ко мне:

-  Что у тебя за штуки на ремне? - показал он на противотанковые гранаты.

-  Толкушки, толочь картошку, - ответила я ему в тон.

- Ну, приступим к делу, - распорядился Докукин. Партизаны умчались к своим, а нам комроты объяснил план боевой операции. Основная задача: освободить арестованных, заподозренных в связях с партизанами, уничтожить склады с боеприпасами, разгромить полицейский гарнизон. Действуем тремя группами.

Темнеет... Тихо звучит команда. Гуськом двигаемся вдоль леса. Докукин забирает у меня свою гранату. «А чем же мне глушить пулемет?» - спросила я. «Пошутил, не обижайся, - ответил лейтенант. - Война не завтра кончается, хватит и на твою долю, а сегодня поползем все вместе».

Ночь темная. Подползли мы совсем близко к пулеметной точке. Залегли. Пулемет молчит, как будто притаился. Слышно дыхание соседа. Докукин спрашивает: «Не страшно?» - «Нисколько!» - «Совсем не боишься?» - «Боюсь, как бы в чем-нибудь не сплоховать, не подвести вас», - ответила я. - «Ну, добро», - я почувствовала, что он улыбнулся.

С левого фланга, у нас в тылу, залаяли собаки. Нарва-

-    59

лись, как видно! Но тут заработали партизанские минометы и пулеметы. Это сигнал для общего рывка. Молча, со всех сторон, пошли в атаку. Полицейские и немцы проспали. Пулеметные точки уничтожены. Мы ворвались в деревню, бутылками с горючей смесью и термитными шашками зажигая склады с боеприпасами. Опомнились полицаи. Из домов, где они засели, бешеный огонь. Стало светло, как днем. Бегут освобожденные из полицейских лап люди. Справа, из-за сарая, отстреливаясь, выскочила группа фашистов. Мы открыли огонь. Ни один из них не ушел. Подбежал Докукин. Глаза горят. Кричит: «Вперр-р-ред!» Группы соединились.

Команда; «На отход!». Удивительное, неизведанное раньше чувство победы переполняет меня. Усталости никакой. Идем гурьбой, каждому хочется быть поближе к Докукину.

В лесу Докукин ведет краткий разбор операции. Задание командования выполнено: сожжены склады с боеприпасами, девятнадцать полицаев убито, двое взято в плен, освобождены арестованные жители. В бою отличился командир отделения Власов, он первый со своим отделением ворвался в деревню, атаковал штаб полиции. Красноармейцы Кислицын и Сотсков с ручным пулеметом удачно выбрали огневую позицию и быстро подавили огневую точку противника, обеспечив нам продвижение вперед. «Авери-чева, ты выдержала испытание, а я хотел тебя определить на телефон или прачкой», - шутит Докукин. Все смеются. Я смеюсь громче всех.

Светает. Прохо/фш лес, а затем выжжеными, искалеченными деревнями идем к партизанам. Перед нами большое зеленое, совершенно целое село. Здесь, в тылу врага, Советская власть, работают колхозы. Партизаны держат целый край.

Возле первого дома девушка в солдатских сапогах, голубом крепдешиновом платье и с винтовкой. Партизанка Лена! Ее хорошо знают докукинцы по совместным боевым операциям.

60

В наше распоряжение партизаны предоставляют большой дом. На столе вареная картошка, яйца, кринки с топленым молоком, черный душистый хлеб. После обильной тра-

пезы, тут же на полу, на свежем сене, заваливаемся спать. Через секунду дом дрожит от дружного храпа. Мне не спится. Потихоньку выхожу на крыльцо. Тишина. Поднимается солнце. Пастух гонит стадо. Неужели я только что была в бою, в первом своем бою! Какая-то сила захватила меня, подняла со всеми и бросила вперед, в огонь. Как назвать эту силу, это чувство, изведанное мною? Выполнением долга? Любовью к Родине? Ясным ощущением своего места в строю, в жизни... И первое, и второе, и третье.

Вышел Докукин, сел рядом: «Ты что не спишь?» - «Не хочется. Такое утро». - «Скажи, пожалуйста, зачем ты пошла на фронт? В грязь, в кровь, в огонь! Ведь тебя никто не призывал. Что тебя заставило?..» - «Очевидно... то же самое, что и вас...» - «Я - мужчина... - Докукин встал. - День будет тяжелый».

Целый день и ночь мы пробирались оврагами, лощинами и лесами домой. Утром, когда подходили к деревне Ба-ушкино, услыхали гармошку.

По шоссе медленно двигались колонной девушки, парни, подростки. А впереди, перекинув через плечо автомат, вразвалочку, медвежьей походкой шел высокий красноармеец. Его рука лежала на плече мальчишки, который старался шагать с ним в ногу.

- Федоров! Алеха! - окликнули разведчики.

Федоров остановил колонну и, сделав несколько шагов к Докукину, доложил о выполнении задания.

Оказывается, ночью, когда мы вели бой в Горбатов-щине, группа разведчиков под командованием Алексея Федорова выполняла особое задание в тылу врага - спасала молодежь от угона в Германию. Нашему командованию было известно, что именно в эту ночь гитлеровцы намеревались увести молодежь с оккупированной территории.

Алексей Федоров с разведчиками, действуя по разработанному Докукиным плану, залегли у дороги в засаде. А

61

потом под шум боя налетели на конвой, отбили молодежь и, обойдя опорные пункты противника, вывели ребят из немецкого тыла. Докукин пожал руку разведчика.

Вот и все, что хотела тебе поведать, дорогой мой дневник. Я лежу в траве на окраине села, и мне с тобой хорошо.

23-е июля

После обеда Докукин и Полешкин провели с нами, вновь прибывшими, беседу. Собрались за селом. Мы сидели на огромном свалившемся дереве, а Докукин ходил взад-вперед, рассказывал о положении на фронтах, о задачах дивизии и нашей роты.

Дивизия занимает оборону на протяжении шестидесяти километров. Бойцов не хватает, поэтому оборона строится на опорных пунктах. Задача роты: не давать врагам спокойно жить на нашей земле. Создавать им невыносимые условия. Наносить урон не только материальный, но и моральный. Рота действует в нейтральной зоне. Совершает налеты на опорные пункты противника. «Языка» мы берем путем засад и разведки боем. Наши действия- разведывательного и диверсионного характера. Достаем сведения, документы в тылу врага, парализуем противника. Мы должны появляться в расположении вражеских штабов неожиданно и бесследно исчезать. Нанести внезапный удар, сделать свое дело и... вовремя смыться!

Докукин сидел на пне и покуривал свою трубку, не выпуская ее изо рта. «Да, - повторил он, - вовремя смыться. Разумеется, унося с собой раненых. Это наш закон. Разведчик не имеет права попадаться в плен живым!»

27-е июля

Три дня назад мы покинули наше Никулино. Получено задание: взять контрольного пленного на большаке в районе Свитского Мха, под деревней Гарь-Хлиповкой.

Ребята говорят, Свитский Мох, Черный ручей, река Аржать им хорошо известны. Спросите любого бойца в дивизии - участника первых боев - и вы услышите, что там был сущий ад.

62

Бывалые разведчики идут легкой мерной походкой, немножко вразвалочку, и мы никак не пристроимся к их ровному ритму. Двигаемся суетливо, торопимся, забегаем вперед. Нам все интересно, хочется поскорее все узнать, увидеть и испытать себя в бою.

-Привал! Закуривай!-слышится команда.

Докукин и Полешкин ушли в землянку на КП батальона. Оказывается, мы в расположении соседей - 134-й стрелковой дивизии. Сняли вещевые мешки, отстегнули ремни с дисками и гранатами и бросились в душистую траву под тенью сосен.

- Да, побродили мы в этих местах, - заговорил Алексей Федоров. - Кукуев, помнишь наше купанье в реке Аржать?

- Это когда мы плыли под твое сольное пение «Раскинулось море широко»? - усмехается старшина Кукуев, закуривая «козью ножку». - Еще бы не помнить!

Мы, новенькие, окружили группу бойцов, где сидели Федоров и Кукуев. Слушаем, стараясь не пропустить ни

слова.

- Это было в апреле. Река Аржать была еще скована льдом, а по берегам лежал снег, правда, уже побуревший на весеннем солнышке. Наши бойцы занимали оборону на той стороне реки, - вспоминает Кукуев.

- Какая там оборона! - заволновался вдруг Иван Афанасьевич Самохвалов (в роте его зовут просто Самохвалыч или папаша). - Так, сидели горемыки в снегу под огнем. Ни тебе окопаться, ни блиндаж какой-никакой построить. Копнешь, а под снегом мох.

- Подожди, отец, не волнуйся! - просим мы. - Что дальше-то было?

- А было вот что. Пошли мы за Аржать к большаку в разведку, - продолжает Кукуев. - Бродим сутки, другие. И вот в глубине замечаем скопление противника. Гитлеровцы к наступлению готовятся. Передали по рации командованию координаты, но было уже поздно. Все вокруг загудело, заработала артиллерия противника, по большаку двину-

63

 

лись танки. Все смешалось, земля ходуном ходила. Вокруг горели деревни. Лес заволокло черным дымом, гарью - не продохнешь. Мы оказались между двух огней. Стали выходить оврагами да перелесками. Все поле перед рекой было изрыто снарядами, горели подбитые танки со свастикой. Пехота наша уже переправилась и заняла оборону на той стороне. Подошли мы к реке, а река-то вскрылась. Нашли старую лодчонку и под артиллерийским огнем стали переправляться. Вдруг взрывом снаряда лодку перевернуло, и мы форсировали Аржать вплавь, в ледяной воде. Вот тут-то и услыхали мощное соло Федорова: «Раскинулось море широко...»

-  Добрались до берега. Еле вскарабкались: намокшая одежда отяжелела, тянет назад, наглотались воды, окоченели - зуб на зуб не попадает. Вдруг слышим отчаянный женский крик. На том берегу возле ветхой баньки стояла женщина с детьми и кричала: «Помогите! Родненькие, спасите! В деревне немцы!»

Что делать? Пришлось форсировать Аржать еще раз. Нашли мы в баньке деревянное корыто, раскатали предбанник и увязали бревна вокруг корыта. Подталкивая плот, поплыли и благополучно доставили мамашу с детьми на наш берег. Их отправили с бойцами в тыл.

- Нам бы после этого купанья обогреться, высушиться, да не тут-то было: получили приказ прикрывать отход пехоты. К вечеру похолодало. Одежда на нас заледенела. Даже разговаривать не могли. А немцы начали обстрел. И мы не отошли до тех пор» пока пехота не заняла новые позиции.

Так закончили свей рассказ разведчики Федоров и Ку-куев.

Из землянки вышел Докукин, закурил трубку и пошел вперед. За ним Полешкин, командиры взводов и остальные. Вскоре перестроились, выдвинули передовой дозор.

Идем лесом, гуськом, один за другим. Над нами огромные хвойные ветви. Сквозь такой густой лес трудно пробиться солнечному лучу. Немцы не ходят сюда, боятся. К ним на подкрепление пришли финны. Они бродят с собака-

64

ми по лесу, организуют засады. На деревьях сидят «кукушки». Идем осторожно, впереди дозор. Наблюдаем вокруг, просматриваем верхушки деревьев. А вот и Свитский Мох. Перед нами картина необычайной красоты: голубовато-серый мох раскинулся на километры, как ковер, которому нет конца. От этой красоты невозможно оторвать глаз. Мы идем бесшумно по мягкому мху. Небольшие крепкие сосны скрывают нас от противника. И вдруг натыкаемся на человеческие скелеты. Наши бойцы! Это можно различить по сохранившейся каске, пряжке от ремня, разбитой винтовке, неразорвавшейся гранате. Вот они, наши «без вести пропавшие»!

Проходим молча. Дальше, дальше от этих мест. А вот и большак. Наблюдаем недолго. Слышим приближающийся легкий туи мотора. По большаку скользит темная легковая машина. Немцы, поглядывая в окна машины, держат автоматы наготове. Летят противотанковые гранаты.

Одна попала в машину и разорвалась. Машина вспыхнула и задымилась. По большаку застрочили фашистские пулеметы, забила артиллерия. Отход! Впереди молча идет Докукин.

Вечереет. Солнце садится. Операция сорвана, задание не выполнено. «Нашумели, а немцы и без того боятся двигаться по этой дороге. Теперь к большаку подойти не так просто, - ворчит Самохвалыч. - Обрадовались! Из-за трех немцев столько гранат израсходовали». Докукин сидит на пне, посасывает трубку, ноздри его раздуваются.

Через часок с наблюдательного пункта батальона соседней 134-й дивизии наш командир докладывал полковнику Турьеву:

- Поиграли в кошки-мышки, ничего не получилось... Поиск продолжаем.

Снова мы в лесу. Возвращаемся к исходной. Темнота, хоть глаз выколи. Чтобы не потерять друг друга, кладем на плечо кусочек гнилого дерева. По светящемуся в темноте огоньку не упускаем из виду впереди идущего. Докукин ведет нас уверенно. Я думаю о том, что нужно иметь особое

65

 

чутье, даже талант, чтобы так ориентироваться в кромешной тьме. Плечи, спина гудят, ноют. Ноги еле передвигаю, Кажется, еще шаг-два и упаду. Наконец долгожданный привал. Завернулась в плащ-палатку, в обнимку с автоматом, и... как провалилась в сон.

- Подъем! подъем!

«Стук, стук, стук» - предательски стучит сердце. Неужели я струсила? Посматриваю вокруг: все заняты собой, покряхтывают, позевывают, надевают плащ-палатки, вещевые мешки, автоматы. Двинулись. Сердце мое успокоилось.

По большаку патрулируют два танка, беспрерывно строчат их пулеметы, прочесывая местность. Мы пробираемся дальше, выбираем незаметный подход и место засады. Действуем тремя группами. Разведчики старшина Кукуев, старший сержант Борисов с ярославского завода, Валентина Лаврова, Ефим Рудкин, Михаил Голубев со своим другом Михаилом Кругловым под командованием командира взвода младшего лейтенанта Игнатьева переходят большак и ложатся в засаду на противоположной стороне. Нашей группой, в которой почти все новенькие, командует старший лейтенант Васильев. С нами остается и Докукин. Лейтенант Ивченко с группой недалеко от нас. У пулеметов Алексей Сотсков и Василий Орлов.

Забрезжил рассвет. Большак оживает. Проходят танки, за ними следом - машины с немецкой пехотой. Сидят солдаты ровными рядами, в полном боевом. Из-под касок настороженные глаза, просматривают каждый кустик. Но мы невидимы: густой кустарник, искусная маскировка хорошо скрывают нас. фашины идут одна за другой. Нужно выждать момент, чтобы бесшумно и с наименьшими потерями взять «языка».

Опустел большак. Замолчали патрулирующие танки. Кажется, все вымерло. Никто больше не проедет и не пройдет. Тишина. Солнце уже высоко, печет, греет голову. Я разомлела, ужасно хочется спать. Но вот снова с лязгом и скрежетом идут танки, сотрясая землю. Из первого танка наугад ударил пулемет. Пули летят выше. Послышался

66

необычный нарастающий шум. Проходит немецкий обоз под усиленной охраной пехоты. Мы приготовились к бою. Рука сжимает гранату. Обоз прошел. Команда «к бою» не

• г

прозвучала.

Затишье продолжалось недолго. Послышалось цоканье копыт и тарахтенье колес. Сначала показалась пара лошадей, потом и повозка с высокими бортами на двух огромных колесах. «Карета» приближалась к месту нашей засады. В ней сидели рядком два здоровенных немца. Оглядываясь по сторонам, они громко и быстро разговаривали, как видно подбадривали друг друга. Вот уже четко слышна их речь...

Из-за кустов поднялись разведчики группы захвата. Старшина Кукуев в одно мгновенье оказался в повозке. Вместе с одним из немцев он вывалился оттуда на большак. Здоровенный немец вырвался из рук Кукуева, но старшина догнал его, прыгнул на плечи и покатился с ним в кювет. Докукин уже бежал на помощь.

Второй немец пустился наутек. Испуганные лошади понесли, грохоча пустой повозкой. Наша группа ринулась немцу наперерез, но взрывы снарядов патрулирующих танков отрезали нам путь. На мгновенье все заволокло дымом. Когда дым рассеялся, мы увидели на большаке неподвижного немца, перевернутую повозку и бьющихся под ней лошадей. Навстречу ползли немецкие танки. Минометы и артиллерия били по территории Свитского Мха,

Докукин спешно выводил нас из огневого мешка. И никто не знал, что он ранен в ногу. .

29-е июля

Докукин в медсанбате. В роте все ходят угрюмые. Командование ротой временно принял лейтенант Крохалев. Это худощавый пожилой человек, невысокого роста, с землистым цветом лица. До войны служил в районной милиции где-то под Ярославлем.

Бродим по лесу и болотам. Патрулируем в нейтральной зоне. Командование дивизии требует во что бы то ни стало взять пленного в районе Пречистого или Верхней Дубро-

67

вы. Мы только что вернулись с задания. Наша группа под командованием лейтенанта Ивченко вела наблюдения за Верхней Дубровой и Вишенками.

Теплое солнечное утро. Разведчики чистят автоматы, заряжают диски. А у кого все в порядке, блаженно растягиваются на траве. Я наблюдаю за ребятами. Какие они все разные! Вот красноармеец Дима Ершов из Брейтовского района. Лежит на спине. В его глазах отразилось небо, и они голубые и добрые, как небо.

- Хорошо у нас дома: леса какие!

- А что, тебе здесь лесов не хватает? - удивляется Се-рега Соловьев.

- Мне твоя Смоленщина тем и нравится, что она напоминает мою Ярославщину. Вот так же и у нас: грибов! Каких только нет! Знай собирай. Но особенно я люблю рыбачить... А девчонки у нас какие! Придем мы к ним на посиделки, а на скамейках вдоль стен, они, принаряженные, ожидают «свово милого»... А какие бои у нас были из-за девчат! Если только кто посмеет поухаживать за нашими, сейчас подходишь и спрашиваешь: «Заявляешь?» Если смельчак отвечает: «Заявляю», - начинается потасовка.

- Нашел чем хвастать! - возмутилась Лаврова. - Какая дикость, допотопщина. Прямо как при царе Горохе!

Все рассмеялись.

-А мы перед войной жили в Таллине,-начинает свой рассказ Савченко. - Отец у меня военный, полковник... Потом в Ярославль переехали. Сейчас там мать и две сестренки. Отец в армии.\

— Товарищ лейтейант, - спрашивает Валентина Якова Ивченко. - Вы тоже украинец? Как же вы попали в нашу дивизию?

- Да, я из Черкасской области, а село мое называется , Змагайловка. Мы прибыли в дивизию в мае месяце 1942 года. Карпухин, Замятин, Горшков, Цыганков и я - пять командиров и все пошли до роты Докукина. Докукин встретил нас хорошо, налил нам водку с термоса, а когда узнал, что я с Украины, начал со мной бороться, як Та-

68

рас Бульба со своим сыном. Дома я никогда не уступал в борьбе. Ну, а Докукин, кто же его осилит! На моей Украине сейчас фашисты. Там и мать и батько... Не все ли равно, в какой дивизии бить гадов. А ярославцы - хлопцы ве селые, с ними не зажуришься. Мы с Докукиным договорились: кончится война, непременно приедем до вашего Ярославля!

Все вокруг заволновались, зашумели.

-  Товарищ командир, - окая, басит Михаил Круглов, - к нам в Сусанине приезжайте.

-  В Переславль, на наше озеро! - кричат Борисов и Саша Семенов.

- А мне Докукин обещал, что обязательно приедет в Кострому. Сам он курский и не раз говорил: «Лева, а Кострома совсем рядом с Курском!» - смеется Маслов.

Мыс Валентиной волнуемся больше всех. Она кричит: «Если вы не заедете ко мне в школу!..» А я твержу: «Мимо театра, конечно, вы не пройдете, знакомство с Ярославлем начнете именно с театра Волкова». И все согласились. Как можно не побывать в Переславле-Залесском, там же Петр Первый строил свой первый флот на озере Плещееве! Как можно пройти мимо театра Волкова, это же первый русский театр! Нам казалось, что конец войны близок, что все мечты наши непременно осуществятся.

Прибежал Варзанов: «Товарищи, к нам в роту еще одну девушку прислали - санинструктора!» - «Вот не было печали... заполонил роту женский пол», - проворчал Иван Журавлев. - «А что они тебе сделали? Разве они мешают!» -накинулись на него Коля Внуков и Сережа Соловьев. - «Да ни выразиться при них нельзя, ни... все как-то не вольно. А девушка, да еще санинструктор, начнет: «Мойте шею, уши! Проверка на вшивость! Здесь не кури, там не плюй!» - волновался Иван, сопровождая каждую фразу жестами. «А что? Иван прав, без них как-то свободнее», - вставляет Марусин. Но большинство настаивает на своем: «С девушками веселее. Если девушка идет в бой, то уж нам, мужчинам, хошь не хошь, а иди вперед, пример показывай».

69

К сараю подходит старшина роты, с ним маленькая девчушка. Черная шапка кудрявых волос, сверкающие карие глаза. На загорелом лице яркий румянец.

-  Здравствуйте, я к вам. Санинструктор Анна Ткжа-нова!

Да это же гостеприимная медсестричка, с которой мы познакомились в Октябрьский праздник.

- Анюта! - вскрикиваю я.

- Ой! А я вас сразу и не узнала! - Она опускается рядом со мной на траву, и мы обнимаемся.

5-е августа

На днях нам зачитывали приказ Верховного Главнокомандующего" «Ни шагу назад», в котором говорилось, что наши войска сдали противнику некоторые города без использования всех средств сопротивления. Отныне приказ: не отходить ни на шаг. Состоялся короткий митинг. Бойцы выступили дружно: «У нас есть только один путь - вперед! На запад! Приветствуем приказ! Не отступим ни на шаг! Стоять насмерть!»

После митинга разошлись по взводам. Через час выступаем. Приказ: иметь при себе не менее 500 патронов, пять ручных гранат и одну-две противотанковые. Чистим и без того чистые автоматы, набиваем запасные диски патронами. Михаил Голубев нашел в углу сарая гранату РГД-33 и решил ее, как видно, присвоить. Вдруг в гранате хлопнул запал. Михаил бросил ее на пол. Граната зашипела. Мы ринулись в противрположный угол. А он тут же схватил ее и побежал к выходу, нс^в этот момент в дверях появился старший сержант Власов. Голубев не растерялся: бросил гранату в прорезанную над дверью дыру, Она пролетела над головой Власова и в воздухе взорвалась.

В сарае тишина. Врывается комиссар Полешкин: «Что за хулиганство? Кто бросил гранату?» Мы стоим в углу, притихшие и бледные, а Михаил, заикаясь, отвечает:

- Я-я! Г-г-олубев!

После ухода комиссара мы начали анализировать про-70

 

исшедшее. Все сошлись на том, что Голубев молодец. Удивлялись его находчивости. А Михаил Круглов смотрел на своего тезку и говорил: «Я, паря, честно скажу, испугался...

•                                                                                                Р

Вот так за здорово живешь - и нет тебя! А домой сообщат: погиб смертью храбрых...»

- Стройся! - раздалась команда. Рота вытянулась вдоль дороги. Старшина проверяет снаряжение. Сначала на грузовых машинах двинулись по ухабам и рытвинам на левый фланг нашей дивизии. Когда стемнело, мы уже шагали далеко от деревни Никулино.

Привал! Все падают там, где стояли. Маленькая, пухленькая Анюта подкатилась ко мне тепленьким комочком: «Аверичева, я с тобой!». Теплое дыхание подружки, две плащ-палатки - блаженство.

Проснулись от артиллерийского грома. Говорят, учебный батальон атакует противника. Моросит дождь.

Снова шагаем. Навстречу идут раненые бойцы. Говорят, что ход боя можно определить по лицам раненых. Всматриваюсь в каждого. Идут бойцы, поддерживая друг друга, забинтованные, превозмогая боль, но настроение у них бодрое.

От них мы узнали, что отдельный учебный батальон с приданными ему танками под командованием лейтенанта Малкова внезапным налетом захватил позиции противника, занял сильно укрепленный и очень важный опорный пункт обороны, деревню Зазерье, овладел дзотами, блиндажами с развитой системой ходов сообщения, с проволочными заграждениями, металлическими надолбами. Взято много трофеев.

Противник яростно контратакует учебный батальон, так как Зазерье - ключ к выходу на шоссе. С потерей За-зерья противник не сможет безнаказанно эксплуатировать большак. Сейчас батальон ведет бой за опорные пункты Гу-дилово и Гарь-Хлиповку.

Бой удалялся. Догорают подорванные танки. Много перевернутых немецких артиллерийских и минометных орудий, повозок. Две кухни с наполненными термосами. В термосах горячая пища.

71

Нашу роту бросили с ходу на подкрепление учебного батальона, Анюту оставили на КП. Из разрушенной немецкой траншеи под взрывами снарядов и пулеметным огнем, согнувшись, бежим по открытому полю. Мы с Валентиной бежим рядом, что есть духу, перегоняя друг друга. Вдруг позади крик: «Стой, стой! Назад, Аверичева, Лаврова! Назад!»

Из траншеи кто-то машет нам рукой. Перед нами командир с двумя шпалами. Худенький, из-под каски курносый нос. Говорит: «По приказу начальника штаба дивизии Завадского вы останетесь здесь». У меня перехватило дыхание. Валентина от злости побледнела. Пожав плечами, она пошла вразвалочку к землянке. Я остановилась, тоже недовольная, злая. Вокруг разбитые траншеи. Развороченная землянка с немецкими медикаментами. Неподалеку командир учбата лейтенант Малков отдает какие-то распоряжения.

Начался поток раненых. Среди них я узнаю своих друзей по боевой подготовке из. комсомольской роты. Петр Дьячков, парень из Рыбинска, ранен в ногу. Идет, опираясь на винтовку. Двое бойцов на плащ-палатке несут тяжелораненого. У него разворочен живот. Лицо серое, в поту. Боец стонет. Разорвала я индивидуальный пакет, прикрыла рану. Боец схватил меня за руку. Он умирает.

-  Докукинцы! Кто здесь из докукинцев? - кричит командир учбата. - Нужно срочно отнести приказание Крохалеву!

-  Товарищ лейтенант, разрешите мне! - прошу я.

-  А что ты тут стоишь? Разве ты не боец? - кричит Малков, записывая что-то в полевой книжке. - Отправляйся, да живо!       *

Наша рота в глубоких, добротных немецких траншеях круговой обороны. Сколько же здесь проволочных заграждений и минных полей!.. Ребята обрадовались. И мне возле них стало как-то спокойнее.                                            ,

-  Иди к нам! - кричит Юрий Савельев, Федя Востро-кнутов и Михаил Бовин.

Противник начал артподготовку. Мы сидим в траншеях, выжидая, когда немец перенесет огонь в глубь нашей

72

обороны. И вот огонь бушует позади нас. Немцы пошли в контратаку. Они уже довольно близко. Пулеметчики Федоров, Голубев, Прилеппо, Сотсков, Кислицын точным огнем положили их. Уцелевшие отступают к лесу.

Бой идет правее нас. На нашем участке началась более интенсивная артиллерийская обработка. Огонь еще не перешел в глубину, как началась новая контратака. Немецкие пулеметы поливают траншеи, нельзя высунуть голову. Под их прикрытием противник продвинулся совсем близко. Наши пулеметчики ведут огонь по немецким пулеметам, а мы бьем из автоматов по пехоте.

И вновь наступило затишье. Прибежали Валентина и Анютка. Не успели мы обменяться несколькими словами, как началась новая контратака. Артиллерийская подготовка продолжалась долго. Нас забрасывало землей, с визгом и воем пролетали над головой осколки.

Затем все стихло, и в наступившей тишине раздались какие-то дикие звуки труб и губных гармошек. Немцы в рост шли из леса сплошной массой. Психическая атака. «Подпустить поближе!» - раздалась команда. Бойцы, не отрывая глаз от немцев, приговаривали: «Иди, иди сюда, фриц! Ближе, ближе! Захотел землицы нашей, сейчас ты ее получишь». При этом добавлялись крепкие русские слова.

Фашисты приближались. Наконец они перешли на бег.

Команда: «Огонь!» Первая очередь автоматов и пулеметов - как вздох облегчения. Эсэсовцы падали замертво. Их ряды редели, но продолжали двигаться на нас. Новые пулеметные очереди. Серо-зеленая масса дрогнула и с воем стала откатываться назад. Поле боя покрылось вражескими трупами.

С утра все началось снова. Атака за атакой. Фашисты искали слабые места нашей обороны, но ни одно подразделение не отступило ни на шаг. Немцы приближались так близко, что забрасывали к нам в траншеи гранаты. Некоторые из них, упавшие на бруствер и в траншею, бойцам удавалось перехватить и выбросить обратно, в сторону противника. Особенно. яростной была атака в полдень.

73

Шая гранатный бой, затем по команде Крохалева: «В атаку!» мы выскочили из траншей и гнали фашистов до опушки леса.

Сегодня многие из наших солдат сложили свои головы. Погиб Юрий Романов, тихий, скромный паренек. Он первым выскочил из траншеи и гнал немцев до опушки леса. Убит Кашиков из нашего пополнения. Он лежал в побуревших, потемневших от походной пыли красно-желтых сапогах ярославской фабрики «Североход».

Вечером мы узнали, что какой-то курсант из учбата пробрался с ракетницей в тыл к немцам и сигнализировал нашей артиллерии. Снаряды точно ударили по скоплению войск противника, сорвав новую атаку. Курсант погиб смертью храбрых. Батальон окончательно укрепился на своих позициях.

Утром на четвертые сутки на смену нам пришла пехота.

Роту вывели из обороны. Мы с наслаждением вдыхали чистый сосновый воздух, шагая через рытвины и ямы. За деревней Зазерье стояла группа командиров. Среди них мы узнали полковника Турьева и комиссара дивизии Смирнова. Они окликнули нас с Валентиной. Турьев спросил, как наше самочувствие? Не раскаиваемся ли мы в том, что пошли в разведку? Мы поблагодарили полковника за то, что поверил в нас и помчались догонять роту. Мы до вечера строили дорогу на болоте. Носили по грязи здоровенные бревна для настила. Некоторые ребята ворчали от усталости, а мы с Валентиной, хоть и работали на последнем дыхании, держались бодро и даже весело.

Всю ночь прошагали, а на рассвете добрались до деревни, где стоял наш медсанбат. Грязные, мокрые, мы заглядывали в окна и двери, не рискуя в таком виде войти в палату к командиру роты. Докукин нашему приходу страшно обрадовался. «Входите, скорее! Да входите же вы, черти! Входите все!» - волновался он. Ребята ревнивым взглядом осматривали чистую палату. Старательно выскобленные полы. В открытые окна сквозь марлевые занавески льется свежий воздух. Всюду полевые цветы - ромашки, васильки, незабудки!.. Порядок!

Четыре дня Докукин просидел на крыльце, расспра-

74

шивая вновь прибывших раненых. Вчера ночью к нему заглянул старший лейтенант Осьмак, так что всю обстановку и результаты боя лейтенант знал лучше нас. Он сказал, что курсант, пробравшийся в тыл противника и вызвавший огонь на себя, это Николай Высотский, который прибыл на фронт в одном эшелоне со мной.

В медсанбате умер от ран разведчик Василий Дмитриевич Лоханин. Он 1915 года рождения. Докукин, говоря о погибших, несколько раз повторял; «На свете не бывает смерти». Уверял нас, что нога у него зажила и скоро он вернется в роту.

У Докукина созрел план новой операции, поэтому лейтенант Крохалев и командиры взводов остались у него. На прощанье он подарил Анюте, Валентине и мне по фотокарточке - во весь рост, в фуражке, с трубкой по рту, с немецким автоматом. На обороте написано: «Достоин жизни тот, кто борется за жизнь. На память о боевых днях на фронте Отечественной войны. 1942 г. авг. МСБ д. Подвязье. Докукин».

Мы шагаем домой в Никулино и всю дорогу говорим о встрече с Докукиным. «Не понимаю, что значит «на свете нет смерти!» - восклицает Борис Барышников. - Это что, из загробной жизни? Ребята кричат: «Ну зачем же понимать в прямом смысле! Докукин хотел сказать, что человек после смерти жив своими делами».

Зинченко обнимает за плечи Батракова и поет: «Ив какой стороне я ни буду, по какой я тропе ни пройду, друга я никогда не забуду, если с ним повстречался... в бою». Батраков растроган, моргает рыжеватыми ресницами.

...В утренней прохладе горит роса на листьях, на траве, на цветах. Из сарая слышится могучий храп. Спят до-кукинцы богатырским сном. Я лежу на плащ-палатке и заканчиваю страничку моего дневника. Написала ужас сколько - целое сочинение!.. Вот и меня клонит ко сну. Зачем отставать от коллектива. Спать - так спать!

на

6-е августа

аш - баня, стирка. Мы с Анютой удалились свой ручеек. Вальком выколотили белье, гимнастер-

75

• ^

Весь день наш

ки, брюки. Валя презирает нас за это. Она уверена, что на фронте тратить время на «бабьи» дела - преступление. Она будет жить так, как живут все бойцы.

Обед готовим коллективно, всем взводом. Нашли на заброшенных огородах чахлую морковь, свеклу, укроп и даже капусту. Я шеф-повар. Анюта - моя правая рука. Валя с ребятами -чернорабочие: картошка, дрова, вода. Обед имеет колоссальный успех. Свежие щи со свиной тушенкой. Томленая картошка со свиным салом и луком, чай с малиной. Ребята с азартом очищают котелки и чашки. Мы с Анютой не успеваем наполнять их вновь. Смотрю на разведчиков с любовью, у них сейчас такой домашний вид. И сердцу моему они так дороги и близки, как брат Илларион (не могу не думать о Лорше. Он командует десантной частью под Сталинградом, а там идут смертельные бои). Ребята благодарят за обед, похваливают. Рома Перфильев разрумянился, бьет себя по животу и говорит: «Как дома у матери пообедал!» Я прямо расчувствовалась. Всех отпустила на отдых, а сама принялась за мытье чугунов, чашек, ложек.

Вечером было комсомольское собрание. Валентину избрали секретарем комсомольской организации роты.

26-е августа

Не брала в руки дневник целую вечность. Каждую ночь в разведке. Мы снова в деревне Грядозубово. Полина Алексеевна просит Валю, Анюту и меня: «Докукина нет, так живите хоть вы в моей хате». Ночью небольшими группами уходим на задание. Ползаем около обороны немцев по болотам, оврагам, перелескам, а потом возвращаемся на базу. Я снимаю с себя мокрую одежду. Тетя Поля подает мне свою домотканую сорочку. Она до того длинна и широка, что мои подружки умирают от хохота. Под дружный смех и шутки залезаю на горячую русскую печку. А ребятишки Полинка, Клавдюша и Маня бегут к ручью полоскать нашу одежду. Тетя Поля вытаскивает из печи пахучий смоленский пирог- ржаной с картофельной начинкой, - достает из подвала «крыноцку молоцка»: «Покушай трошечки, -и ла~

76

сково смотрит: - Ну что ты за баба - худюща така, живот ить у тебя к спине прирос». Младшая из дочерей тети Поли Ли-зутка лезет на печку, трется около меня, как котенок, мурлычет: «А неужто ты и вправду артистка, или так бойцы зазря тебя дразнят? А не страшно тебе ночами-то темными по болотищам лазить? А я так ух как боюсь полицаев». Засыпаю под журчащий голосок Лизутки.

Солнце высоко, а Валюта с Анютой спят. Выхожу на крыльцо. Сухая одежда лежит на лавочке. Иду в поле. Женщины жнут рожь, торопятся - скорей, скорей, пока до-кукинцы не ушли, а то явятся шешки-полицаи. Тетя Поля самая высокая женщина на селе, она сильными ловкими руками срезает серпом рожь, горсть за горстью. Кажется, что такую ничто не сломит, не согнет. Женщины увидели меня, машут: «Иди к нам!»

Я прошу: научите жать рожь. Тетя Поля подает серп и показывает: «Вот так: левой рукой - собирай, а правой - срезай». Я пробую. Не получается. «Да что ты неладна така! Под корень бери, под корень, чтоб солома не пропадала. Эх ты, шешка нямая!»

Я обижаюсь: «Что это вы меня так ругаете, как немца или полицая?» - «Так это ведь как сказать. Можно со злом, а можно и по-доброму. Ты не обижайся! - уговаривают меня женщины. - Шешка - это вроде черт или дьявол».

Из села выходит группа косарей: разведчики Михаил Кукуев, Гоша Гусев, Саша Семенов, Михаил Курин. За ними идут Паша Савченко, Петр Пушнев, Юрий Савельев, н Сережа Соловьев. Вразвалку шагают друзья Михаилы-Круглов и Голубев.

- Привет труженикам колхоза!-кричит Голубев. Женщины растроганно вздыхают: «Сынки, помощники наши родные. Каков командир, таковы и бойцы».

28-е августа

Несмотря на жаркий день, в лесу прохладно. Мы ведем наблюдение за деревнями Вишенки, Верхней и Нижней Дубровой. Неподалеку от нас, около начисто выжженой, не

77

существующей сейчас деревни Новоселки, золотится нескошенная рожь. «По мнению Докукина, это самое лучшее место для засады, - сказал лейтенант Крохалев. - Докукин считает, что немцы ни за что не оставят рожь в поле. Они обязательно пригонят население для уборки урожая».

Мы лежим на опушке леса. В лесу заманчиво синеет голубика и черника. Поочереди отползаем. Пригоршнями заталкиваем спелые ягоды в свои и без того уже черные рты. «Подывитэся, люди, що воны там роблять!-восклицает Ивченко, не отрывая глаз от бинокля. - Прав Докукин! Нэм-ци гонють жинок под конвоем рожь сбираты». Я сгораю от нетерпения, но бинокль один. И вот он у меня в руках. Вижу работающих женщин, вижу толстого полицейского в черном костюме, в руках у него хлыст. Немцев не видно. Яков Ивченко говорит, что они в кустах.

Вечереет. Немцы выходят из засады и, озираясь, гонят женщин назад. Всю ночь ползаем около немецкой обороны, а с рассветом снова наблюдаем. Рано утром, охватив полукольцом группу женщин, немцы вновь пригнали их на поле. Впереди немецкий дозор с пулеметами и велосипедисты. Они объезжают рожь и на высотке, в кустах, ложатся в засаду.

Ребятам надоедает смотреть в бинокль, они с охотой отдают его мне. Я вижу уже «знакомого» толстого полицейского. Его тучная фигура в черном резко выделяется на фоне золотистой ржи. Он ходит среди женщин, подгоняет их хлыстом. Внезапно нервным движением хватается за бинокль и долго пристально смотрит в нашу сторону, расставив свои ноги-чурбаны. Как видно, не доверяет бдительности немецких солдат. Потом громко кричит: «Па-у-за!»

Немцы, не подозревая опасности, выскакивают из засады, набрасываются на женщин, те отбиваются, но немцы хватают их и падают в густую рожь. Женщины кричат, плачут, а полицай спокойно стоит с биноклем посреди этой свалки и не спускает глаз с опушки леса. Он смотрит прямо на нас. И вдруг, мне кажется, наши глаза на мгновенье встретились. По спине прошел мороз. Полицейский, не от-

78

рываясь от бинокля, подозвал к себе немца, тот встал с ним , рядом и направил свой бинокль на опушку леса. Неужели этот черный боров почувствовал что-то? Может, от солнечного луча сверкнули стекла моего бинокля? Нет, они ничего не заметили.

Раньше я только читала о бесправном рабском труде, а сегодня увидела это своими глазами, как будто кинофильм смотрела. Ивченко повторяет одну и ту же фразу: «Резануть бы их, гадов, из пулеметов, да жинок дюже жалко».

Во второй половине дня к нам приходят начальник разведки дивизии старший лейтенант Осьмак, лейтенант Крохалев, а с ними - младший лейтенант Замятин, Коля Внуков, Зернов, Бурунов и другие ребята. Мы отползаем подальше от опушки леса и засыпаем.

Вечером из Грядозубова подтянулась вся рота. Анютка уткнулась носом в щеку: «Ох, и соскучилась!» - Просит: «Если возьмешь немца, достань мне пистолет. Ну что я без оружия!» - «Мне и самой хочется достать для тебя пистолет, а себе немецкую шлею с поясом и длинный немецкий кинжал, как у ребят», - говорю я Анюте. Подходит Валя вразвалочку: «Здравствуй, Софья!» - и, скорчив рожу: -«Нежности у вас с Анютой! Ох и бабье же вы!» Все смеются. Ивченко подает мне немецкую маскировочную сетку: «Возьми, а то волосы у тебя дюже светлые, из кустов будешь демаскировать».

Опять ночь, опять засада. Местность открытая. Нас маскируют кусты да густая трава. Рассвело. Солнышко всходит. Немцы не торопятся. Надоело ждать. Кажется, сегодня не придут. В кустах тихое похрапывание. Спит санинструктор Анюта Тюканова. Круглов во сне улыбается. Мельников зарылся лицом в траву. Вспоминаю, как он ныл во время боевой подготовки, а сейчас замечательный разведчик! Не спит Рома Перфильев, он смотрит вперед, под глазами у него синие круги, глаза потемнели. Чтобы не уснуть, достаю из нагрудного кармана гимнастерки вырезанное из «Комсомольской правды» стихотворение Слободского «Мсти, воин»,

79

Сон разведчика чуток. Михаил Голубев уже подмигивает глазом. Он высоко поднимает брови, как бы спрашивая: «Прочтешь?» - «Угу», - киваю я ему. Михаил тихонько свистит: «Проснитесь, сони!» Барышников и Батраков улыбаются. У Зинченко лицо мятое, в полосках от травы, от этого особенно видны следы оспы. Алеша Сотсков поднимает голову, всем видом своим говоря, что, мол, никто не спит. Лишь наш санинструктор продолжает спать. Я тихо читаю стихотворение:

Очаг разрушен, дом родной сожжен, Здесь немец был. Здесь только пепелище. А сколько га, детей бездомных, жен, Что пепел и золу нашли взамен жилища! Смотри, боец, и помни про семью, Про домик свой и про село родное... Припомни все и тверже стань в бою, Ты защищаешь Родину свою,

Ты мстишь врагу,

Ты должен быть героем!

Старший сержант Борисов, из другой группы, подает сигнал. Внимание! Из Вишенок движутся немцы. Впереди дозорные, за ними на расстоянии метров ста - велосипедисты. По цепи приказание: «Без команды не стрелять!» Дозорные подходят близко к нам, прочесывая кусты и опушку леса. Потом машут велосипедистам рукой. Все, мол, в порядке! И двигаются мимо нас по тропинке к высотке. За ними велосипедисты. На меня находит какое-то отупление. Я думаю о том, что покрой пилоток у немцев совсем не такой, как у нас. Вид у них не зловещий, обыкновенный, и от этого все, что сейчас происходит, мне кажется простым, будничным, не верится даже, что это немцы.

Команда: «Огонь!» - приводит меня в чувство. Гранаты в ход. Бьют автоматы. Мы вырастаем как из-под земли и бросаемся вперед. Немцы от неожиданности падают с велосипедов, и сразу же открывают огонь. После короткого

80

боя младший лейтенант Замятин, Кукуев, Борисов и Валя Лаврова, выскочив из засады, хватают двух немцев и тащат их к лесу. Младший лейтенант Ивченко и его ординарец Дубровин, Михаилы Голубев и Круглов тащат двух полицейских в мохнатых зеленых маскхалатах. Полицейские сопротивляются, но напрасно, руки у докукинцов крепкие. Васильев с разведчиками берут еще двух «языков». В нескольких шагах от себя вижу, как грохнулся на землю огромный фриц. Держа наготове автомат, подбегаю к нему. Взгляд упал на новенькую кобуру и кинжал, отстегиваю кобуру и вдруг вижу: у немца дергаются веки. Живой! Даже не ранен! «Ауфштейт! Хэндэ хох!» Немец встает и поднимает руки.

Немцы открывают огонь из Верхней Дубровы. Рома Перфильев, Мельников, Коля Внуков, Бурунов подбирают велосипеды. Вдруг Рома Перфильев вскрикивает, хватается за ногу и падает. Ребята подхватывают его на плащ-палатку. Перфильев стонет. Губы его синеют, из ноги хлещет кровь. Анна быстро накладывает жгут, перевязывает страшную рану (разрывная пуля).

Мы ведем трех немцев и двух полицейских. «Бейте гадов!»- стонет смертельно раненный Роман.

«Ну вот что, товарищи, - говорит старший лейтенант Васильев. - Немцев ведите вперед, быстро! А этих подлюг,- указывает он на полицейских, - к дереву!»

Молодой полицейский, зовут его Колька, падает на колени, ползает по земле, хватает ребят за сапоги, целует: «Не расстреливайте, товарищи!» Иван Журавлев толкает его ногой: «Какие мы тебе товарищи!» - «Я не знаю, как вас назвать! Граждане! Господа!» - «Не знаешь?» -кричит Иван с отчаянной бранью. - «Я вам все скажу, все! Я вам скажу, где можно поймать начальника полиции Вавилен-ка», - извивается на коленях полицай.

Подходим к деревне Грядозубово. Рома притих, уже не стонет. Глаза затуманились. Вытянулось лицо. Он умирает. Тетя Поля стоит на крыльце. «Кого же это, а?.. Ромуш-ка! Сыночек!..»

81

В Никулино уходят две группы, мы же остаемся в Гря-дозубове до особого распоряжения. Притихшие дети Полины Алексеевны на крыльце дома стягивают с меня сапоги. Обнимают, прижимаются. Я не могу ни спать, ни есть. Пахнет немцами, сырой землей, кровью, дустом. Этот запах преследует меня и на ручье. Долго лежу на дне неглубокого ручья, прозрачная вода журчит, переливаясь по телу.

Около дома тети Поли собрался народ. Рассказывают, что полицейские, которых мы привели, всем известные бандиты Колька и Ванька, Особенно хорошо знают они Кольку по прозвищу Палашенок (так его назвали по бабке - Палашке).

Мы с Анютой сидим на бревнах в окружении женщин.

-До чего же эти шешки-немцы нахальны, - возмущается тетя Ноля. - Ходят по деревням, как курортники. Почти нагишом, в одних коротких подштанниках. Постучат в окна, наставят автоматы: «Матка, яйка, млеко, а то-пук, пук!» Все подчистую: скот, птицу, тряпки и то тащат. Девок пугают насмерть. Увидят, какая поладнее, гоняются, хватают, лапают. Вот и ушли мы в лес всей деревней от гре^ ха подальше.

- Полицейские хуже немцев, - говорит Мария Борисова. - Сколько сел сожгли, сколько людей уничтожили, своих же селян, знакомых, родных даже... А наша Лосевка? А где наши отцы?

- Полицейские, мерзавцы, выслуживаются перед немцами! - кричит Мария Поликарпова. - Знаю я их, побывала на допросе. Полицейский-зверюга по лицу меня бьет, немец руку его отводит: - не трогай, она красивая, - а полицай колотит...

Пришел Докукин. Собираются разведчики. Получено задание: взять в Боярщине начальника полиции Вавилен-ка. Меня и Анну на задание не берут.

Ш вхожу в дом тети Поли. На скамейке сидит Докукин, на забинтованной ноге - тапочка вместо сапога. Он прямо из медсанбата. Рядом полковник особого отдела штаба армии, начальник разведки Осьмак, старший лейтенант Васильев, младшие лейтенанты Замятин и Горшков, разведчики Власов, Голубев, Рудкин. Они только что все вместе прибы-

82

ли из Никулина. Тут же полицейский Колька Палашенок. Он в нашей пилотке и плащ-палатке.   .

-  Товарищ полковник! Разрешите обратиться к лейте-

^

нанту Докукину!

-  Обращайтесь!

-  Товарищ лейтенант, разрешите пойти на задание! Докукин показывает на забинтованную ногу:

-  Видишь, Аверичева, я и сам не могу пойти, а задание очень сложное...

-  Товарищ лейтенант, не позорьте меня. Перед ребятами стыдно. Разрешите принять участие в операции по взятию предателя Вавиленка!

Докукин молчит.

-  Ну что ж, пойдешь парторгом группы, - наконец говорит он. И к полицейскому: - Вот видишь, гад, у нас девушки просятся в бой. А ты, сволочь, предатель!..

Колька встает, снимает с головы пилотку. Это довольно красивый парень. Продолговатое лицо, прямой нос, черные волосы.

-  Товарищи, я клянусь, что оправдаю себя перед Родиной!

-  А не сбежишь? - зло прищурился Докукин.

-   Пусть он идет с разведчиками и искупит свое преступление перед Родиной кровью! - говорит полковник.

Действуем тремя группами. Группы Горшкова и Замятина отправляются в тыл, за Боярщину. Наша группа охраняет Жаквинскую лощину, обеспечивает отход группам захвата. Согласно показаниям Палашенка, начальник полиции Вавиленок ежедневно ходит - обычно один, иногда с охраной, вдвоем - приблизительно в девятнадцать часов из Боярщины в соседнюю деревню Стрынково к немцам за инструктажем и паролем на следующий

Палашенок идет в группе Горшкова. В группе захвата старший сержант Власов, неразлучные друзья Михаилы-Голубев и Круглов, Алексей Сотсков, Василий Талдыков, Михаил Кукуев, Ефим Рудкин, Пеунов, Мельников, Алексей Федоров...

83

Выходим из Грядозубова в ночной темноте, и сразу высокие сосны обхватывают и прикрывают нас со всех сторон. Ребята расспрашивают Кольку, как он, советский парень, дошел до такой жизни. И Колька рассказывает: «Испугался я, смалодушничал. С фашистами шутки плохи. Они как? Или иди в полицию, или смерть. Молодой я, жить-то хочется». Ребята возмущаются: «Вот дурак! Ты бы в партизаны - и живи». - «Живи,- ноет Палашенок.,- Вавиленок знаете какой? Собака, от него не убежишь. Но я же не ярый. Я никого не убивал. Ходил только на посты...» Иван Журавлев напоминает Кольке: «Не убивал!.. А схватили-то тебя с пулеметом. Если бы успел поставить пулемет, всех бы перекосил».

В тоне полицейского чувствуется неискренность. Напряженно вслушиваясь в его речь, я пытаюсь понять внутренний ход мыслей этого предателя. Мне кажется, он в смятении ищет выход, еще сам для себя не решил, как поступить. Подозрение мое крепнет. Профессиональным чутьем улавливаю фальшь. Он играет и очень скверно, явно переигрывает.

Около Жаквипской лощины мы расходимся. Ребята прощаются, пожимают нам руки. Колька осмелел. Ведет себя «своим в доску». Даже пытается подсказать, где и как лучше всего расположить группы в засаде. Вдруг мне становится ясно, что Палашенок пришел к какому-то решению, и он торопится. В ушах звучит его фальшивый голос: «Оправдаю себя перед Родиной!» Да полно, есть ли у него Родина...

Я отзываю старшего сержанта Власова, шепчу ему в самое ухо: «Власьзд, дорогой! Не верьте Кольке, не верьте. Гад был, гадом и остался». - «Ну что ты, Соня! Он оправдает себя, вот увидишь». - «Надо верить в человека!» - говорит Ефим Рудкин, пожимая мне руку.

Мы долго смотрим в темноту, в которой растаяли наши товарищи...

Начинает светать. Вокруг местность открытая. Впереди, в небольшом кустарнике, разведчики Паша Савченко, Петр Пушнев, Сережа Соловьев. Нас разделяет открытая поляна, к ним не подойдешь. Слева: Владимир Чистяков,

84

 

Иван Журавлев. Помощник комроты Комаренко и его ординарец Карп Жильцов расположились, как на пикнике: ремни с дисками автоматов и гранатами, вещевые мешки сброшены. Открытая консервная банка, фляжка с водой, галеты.

Они завтракают.

Солнышко греет все сильней и сильней. Рядом лежит Анюта. Под головой у нее сумка с красным крестом. Старший лейтенант Васильев хмурит брови. А я не могу найти себе душевного покоя, мучают меня мрачные предчувствия. И опять преследует один и тот же запах: немцев, сырой земли, крови и дуста. Сердце заныло, как будто кто-то шепчет: ребята попали в беду! Я подползаю к Комаренко: «Товарищи, что-то случилось?» Карп таращит на меня глаза: «Ты

что, бабка-гадалка?»

Справа и слева от Боярщины взвились белые ракеты и упали за деревней. Застрекотали пулеметы, автоматы, потом все стихло.

- Ерунда, - говорит Комаренко, - полицаи проводят

учебу.

А в это время в группе захвата произошло то, что мне сердце подсказывало. Колька Палашенок действительно сбежал. Он собрал полицейских и направил их на группу Горшкова. Завязался бой. На помощь полицаям из Стрын-кова прибыл немецкий гарнизон.

А мы продолжаем лежать в засаде. Справа разведчики подают сигнал. Васильев быстро подползает к ним, а оттуда идет в рост, берет автомат, надевает плащ-палатку и спокойно говорит: «Немцы идут». - Комаренко и Карп: «Кто?» - Васильев: «Немцы! Готовьтесь к бою!»

Полицейские в гражданской одежде - в пиджаках, рубашках. Немцы в мундирах. Бегут со всех сторон, их довольно много. Они не стреляют, они берут в кольцо, наступая на нас: «Лови-лови-лови-лови!» А в ушах у меня: «Ля-ля-ля-ля-ля-ля!» Автомат на шее, бью длинными очередями. Немцы остановились: «Аня, беги! Аня, беги!» Показалось, немцы замолчали, но в ушах по-прежнему: «Ля-ля-ля-ля-ля». У меня три гранаты. Две бросила в гущу немцев. Одна

85

остается для себя. У Ани пистолет, но что она может сделать с пистолетом! Одна граната на двоих. Только бы добежать до кустарника. Немцы бьют по ногам. Пули срезают траву, с визгом и щелканьем ударяются об землю. Зеленая сетка с головы срывается - зацепилась за ветку, повисла на березе. Я слышу пронзительный крик: «Бабу-то лови! Бабу лови!»

Слева выбегают разведчики Иван Журавлев и Владимир Чистяков, бьют из автоматов и кричат: «Девчата, бегите!» Ребята гранатами накрывают немецких пулеметчиков в тот момент, когда они устанавливают станковый пулемет. У Володи Чистякова совершенно белое лицо, одни глаза горят. Мы отбиваемся от бандитской своры. Мчимся по кустарнику, сквозь заросли, к лощине. Крики полицейских, стрельба все дальше и дальше. Лес!.. Долгожданный лес! Бешено бьется сердце. Во рту пересохло. Срываем ягоды и пригоршнями глотаем их вместе с листьями. Потом падаем около лужи с водой и высасываем ее вместе с грязью.

Появляется Докукин. Слушает доклады командиров. . Мы начинаем понимать всю серьезность положения и страшный позор роты. Среди нас многих нет. Докукин идет с Замятиным на поиски разведчиков, приказывает Кома-ренко и Васильеву не уходить отсюда до тех пор, пока не найдут своих бойцов. Когда стемнело, по лощине вышли Петр Пушнев, Павел Савченко и Сережа Соловьев. Ребята притаились в кустах, полицейские их не обнаружили.

Кукуев говорит: «Докукин не верил Кольке Палашенку, не хотел, чтобы полицейский шел с нами!» А мы поверили этому предателю. Хо^тся же верить в человека! И вот расплата. Рота понесла большие потери за свою доверчивость и легкомыслие. Пропали без вести ярославец Борис Пеунов и рыбинский парень Марк Хлыстов. Убит Ефим Рудкин. Он тоже верил в человека», но разве полицейский - человек!

На утро следующего дня мы нашли Мельникова. Тяжело раненный разрывной пулей, теряя сознание, он заполз под бревна. Пришел в себя, когда несли его на носилках. Лежал без кровинки в лице и счастливо улыбался. Он у своих.

86

Рота вернулась в Никулино, а наш взвод остался в Гря-дозубове. Мы ожидали большого разговора с Докукиным. Но он, ни слова не говоря, уехал верхом на лошади.

1-е сентября

Кончилось лето. Сегодня первый день осени, а вокруг тепло и солнечно. Но как-то не до этого. Война продолжается. Вчера вели наблюдение за деревней Овсянкино. Женщины под конвоем жали рожь. Среди них мы увидели старичка с корзинкой. Старичок частенько отходил от женщин -сначала недалеко, потом все дальше и дальше. Казалось, он собирал грибы. Охрана немцев не обращала на него никакого внимания. Старичок дошел до кустарника, пригнулся и побежал среди кустов в нашу сторону. Мы тихонько его окликнули: «Дедуня!» Он оглянулся: «Ась?» И от неожиданности выронил корзину. «Дедуня, ползите за нами». Смотрим, ползет. Из сил выбивается, а ползет. От страха старик дрожал, руки тряслись. В селе у них много разговоров о разведчиках-докукинцах. А вчера разведчики подползали опять к Верхней Дуброве, он это знает точно. Ночью он не спал, слышал перестрелку, разговоры полицейских. Он знал, что где-то рядом, в лесу, разведчики. И все-таки глазам своим не верил: перед ним бойцы Красной Армии. Мы успокаивали старика, угощали хлебом с консервами. Дед плакал и смеялся, как ребенок. С большой охотой он рассказал о численности немецкого гарнизона, расположении огневых точек. Дед многое знал, его сведения подтвердили и дополнили наши наблюдения.

Нас отзывали в Никулино на отдых. Дед шел вместе с нами и чувствовал себя почти партизаном. Докукин был уже в Никулине, поэтому нашего «языка» мы сдали прямо ему.

После сытного обеда у командира дед окончательно пришел в себя и перво-наперво спросил, как потребовал: «А газета у вас есть?» Комиссар Полешкин подал ему «Правду». Старик схватил ее, торжественно по складам прочитал: «Правда» и повторил: «Правда». Потом протянул газету бойцам: «Читайте, сынки, скорее, что в ней напи-

87

сано! - и сконфуженно покряхтывая, добавил: - Без очков не разберу...» Я подумала, грешным делом, что дедушка просто не умеет читать.

В Никулине нас ожидал сюрприз. Анюта к нашему приходу произвела целую революцию: всех перевела из сараев

1-

в жилые дома, и нам, женщинам, по приказанию Докукина, выделили маленький домик с одним окошечком. Вместо выбитых окон - марлевые занавески. Стол, три табуретки, а на нарах - пахучее свежее сено. Такой фешенебельный особняк, что я ахнула. Но Валентина на этот уют смотрела другими глазами. Она оглядела меня и Аню с ног до головы и сказала только одно слово: «Бабье!» И жить с нами не согласилась. В ответ на мои увещевания заявила, что не желает для себя никаких особых условий, что она - боец. Вместе воевать с ребятами, вместе и жить, вместе делить все трудности.

Мы остались с Анютой вдвоем, сконфуженные и огорченные, хотя и понимали, что Валя неправа. После наших походов, после пота и крови, какое это наслаждение сбросить верхнюю одежду, почувствовать себя свободно хоть на одну ночь. Да и ребята вздохнут без нас. Что поделаешь, мы - женщины! Зачем усложнять жизнь, она и без того нелегка. Через выбитые окна и двери - свежий воздух. Одну плащ-палатку на нары - сено закрыть, другую - на себя - чудесно! Еще впереди и грязь, и пот, и холод, и кровь, и ночи без сна, и тоска по отчему дому, по родным и близким... А сегодня - это наш домик, наш фронтовой уют. И мы - женщины!

2-е сентября

Дед все еще на КП рс^ты, у Докукина. Дали ему военную форму: кирзовые сапоги, брюки, гимнастерку. Он чувствует себя героем. А как же?.. Так ловко сумел уйти из-под носа немчуры и полицейских собак. А как быстро и храбро полз за бойцами! Ребята говорят, что ротный никак не может с дедушкой расстаться, потому что он напоминает Докукину его старенького отца, о судьбе которого ничего не известно. Вся семья лейтенанта - отец, мать, сестры, братья - на оккупированной немцами территории, в Курской области.

88

Чудесное раннее утро. Лето с нами не хочет расста ваться. Выхожу из нашего «особняка». На улице пустынно, все еще спят. Один дед в военном костюме сидит на крыльце и вертит газету. «Доброе утро, дедушка!» - «Здравствуйте, товарищ боец», - отвечает он мне солидно и просит: - Почитайте!» С большим удовольствием выполняю его просьбу. Дедушка радуется успехам фронта, успехам нашей страны: полицаи-гадюки обманывают народ, бог знает что в голову вбивают людям, а ведь вот же что «Правда» пишет!

(На велосипеде подъезжает ротный почтальон Саня Травкин. «Почта! Почта!» - разведчики бегут со всех сторон. По улице катится: «Почта! Почта! Приехал Саня! Травкин

приехал!»

- Александру Кузнецову от механического завода! -выкрикивает, стоя на крыльце, Травкин. - Круглову Михаилу - из Сусанина, из колхоза, Зернову - из Варегова, Боль-шесельского района, Лавровой от матери из села Михайлове Рыбинского района, Алексею Сотскову - из Ярославля от

матери.

Мне пришло сразу три письма: из театра - от секретаря комсомольской организации Ирины Моругиной, из Москвы - от Анны Семеновны Ковалевской и от племянницы. Я читаю свои письма ребятам, которых сегодня почта наша полевая обошла. В первом письме о театре Волкова. Всем интересно. Ковалевская пишет о театральной Москве. Прочитала - как будто побывала в Москве и Ярославле.

К нам приходят письма из колхозов и с заводов, из шахт и лабораторий, школ и институтов, где мы раньше работали, где нас помнят и ждут, нам вручают весточки от матерей и отцов, от жен и невест, от любимых и друзей... Как мы ждем писем! Они становятся достоянием всей роты. В них наша жизнь, наша любовь, наша надежда, наша

Старшине Кукуеву пришло письмо из Ярославля, от жены. Он срывается с места, выхватывает долгожданное письмо из рук Сани Травкина. Читает - и лицо его мрачнеет. Жена пишет: «Мне совсем не улыбается остаться в одиночестве. Поэтому я спрашиваю тебя: можно ли надеяться,

89

что ты останешься живой и вернешься ко мне? Скажи честно, ждать тебя или нет, а то ведь после войны труднее будет найти себе мужа».

Вся рота возмущена, нам обидно за своего товарища, за бесстрашного разведчика. Разве женщина, приславшая па фронт такое письмо, достойна любви? Нет! Тысячу раз нет! Решили ответить всей ротой.

3-е сентября

Мы с Анютой купались и стирали, а потом, пока одежда сохла, загорали. Подходим к дому - видим: на крыльце сидит Валентина с вещевым мешком. Докукин приказал ей жить вместе с нами. Мы обрадовались, схватили ее мешок, втащили в дом, и все недоразумения были забыты. Валентина, такая большая и такая «глупая», все оправдывалась: «Боялась: разнежимся...» И мы все втроем смеемся. Потом читаем письма, потом болтаем всякую всячину.

Прибегает Лева Маслов: «Лаврову вызывают в штаб дивизии на комсомольскую конференцию». Мы ахнули: «В чем ты пойдешь? Брюки, гимнастерка залоснились от грязи. Это же позор для девушки!» Мчимся на склад, к старшине роты. Просим, умоляем - дать Валентине новое обмундирование, но он неумолим. Бьем на чувство гордости, ведь Валентина секретарь комсомольской организации роты, - напрасно! На старшину никакие убеждения не действуют.

Приходит решение: Валентина наденет мое обмундирование, благо оно большого размера. Но для этого нужно получить разрешение командира роты побыть мне в гражданской одежде до прихода Лавровой. Докукин не возражает. И вот подшиваем подворотничок, расставляем пуговицы. И все-таки, когда мы натягиваем обмундирование на Валентину, брюки и гимнастерка трещат по швам. Сверху плащ-палатка, чтобы закрыть излишества фигуры, и Валентина наша - в полном порядке. Давно мы не видали ее такой! Белый подворотничок подчеркивает загорелое лицо. И вся она - такая привлекательная, простая, строгая, сильная. Я достаю со дна

90

вещевого мешка свернутую клубком свою гражданскую юбку, блузку, и мы идем провожать Валентину.

Возвращаемся в Никулино, а навстречу на велосипеде Саня Травкин. «Идите скорей домой, там переполох. Приехал командир дивизии. Говорят, с каким-то особым заданием».

Мчимся в Никулино что есть духу. Около КП роты две грузовые автомашины. Значит, действительно - новое задание, В чем же я поеду? Нельзя даже из дома выйти. Если полковник Турьев увидит, попадет мне, да и командиру роты. Я - в панике: меня просто не возьмут на задание. Анюта бежит к нашему каптенармусу Николаичеву. Через десять минут Докукин присылает с Масловым свою гимнастерку, новые немецкие офицерские (серые, суконные, с кожей) брюки на «молниях» и новую маскировочную сетку на голову. Брюки надеваю поверх гимнастерки, так как она невероятной длины. Сверху - плащ-палатка, и не поймешь, кто я. У нас в роте многие ходят, как партизаны. Это считается особым шиком: чем больше на тебе трофеев, тем больше ты имел дело с немцами.

Итак, я в полном боевом. Пока нет команды на построение, заканчиваю запись сегодняшнего дня. Из окна хорошо виден КП роты. Там все тихо. Удивительное состояние, как будто ожидаешь что-то очень важное... Ага! Вот уже из КП вышли командиры взводов побежали связные...

До свидания, мой дневник!

5-е сентября

Вот мы и дома! Наша разлука на сей раз была недолгой. Итак!.. Я продолжаю по порядку все, как было. Рота выстроилась вдоль деревни. Стоят докукинцы подтянутые, не шелохнутся. Перед нами командир роты: «Товарищи, получено боевое задание. Мы идем в тыл к немцам. Задание сложное. Пойдут только добровольцы. Если кто нездоров или просто плохо себя чувствует почему-либо, скажите об этом прялю. Осуждать вас никто не станет. Есть такие?» Рота молчит. «Желающие пойти на задание шаг вперед!» -подает команду Докукин. Все, как один, делают шаг вперед и замирают.

91

Из КП выходит командир дивизии Турьев, за ним -старший батальонный комиссар Смирнов.

-  Смир-р-но! - командует ротный и строевым шагом подходит к командиру дивизии: - Товарищ гвардии полковник, личный состав роты построен для получения боевого задания!

- Здравствуйте, товарищи! - приветствует нас Турьев. По деревне прокатывается дружное: «Здрасьте!». Командир дивизии рассказывает о делах на фронте,

ставит задачу: «Наши войска ведут ожесточенные бои за город Курск, который переходит из рук в руки. Противник непрерывно подбрасывает подкрепления. Немецкие части двигаются на Курск по шоссе перед фронтом нашей дивизии. Командованию фронта необходимо знать, какие подразделения подтягивает противник. Вы должны пройти в тыл врага и в трехдневный срок взять «языка» в Вельском районе».

Команда: «По машинам!»

Мы, как мячи, один за другим, подпрыгиваем - и в ку-зовы машин. И вот уже грузовики, не меняя скорости, мчат нас по рытвинам и ямам фронтовой дороги. Через два часа мы на левом фланге нашей дивизии (за шестьдесят километров от Никулина), в расположении 1350-го стрелкового полка.

Нас встречает командир батальона майор Бездольный. Обстановка здесь сложная: оборону держат опорными пунктами. На сплошную оборону не хватает людей, а немцы наглеют. Каждый день бои. Разведчики батальона ежедневно охотятся за «языком», но безрезультатно. Немцы сейчас начеку. Бездольный желает нам успеха.

Рота покидает батальон. Я незаметно, на минутку, выхожу из строя, становлюсь за дерево и наблюдаю за ротой. Мне доставляет огромное удовольствие смотреть на своих друзей со стороны. Колонна изогнулась змейкой. Впереди сам «батька» Докукин - наш девятнадцатилетний командир. Он шагает, загребая носками вовнутрь. На шее немецкий автомат, на поясе противотанковая граната, с которой Докукин никогда не расстается. Сосредоточен ротный. Во

92

рту у него, как всегда, трубка. За ними идут разведчики легкой, «докукинской» походкой, чуть-чуть покачиваясь, а некоторые тоже загребают носками вовнутрь. Они во всем

ш                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                      •

подражают своему любимому командиру, в которого горячо уверовали, с которым готовы идти на любое задание. У всех на груди автоматы, лихо развеваются плащ-палатки.

Не первый раз думаю о том, что, может быть, кто-нибудь напишет пьесу о докукинцах, об этих красивых и смелых волжских парнях. И люди будут восхищаться их подвигом, и люди будут плакать о тех, кто сложил свои головы за счастье человечества, и любоваться теми, кто доживет до великого Дня Победы.

Проходим нашу линию обороны. Пехотинцы сидят в окопах на опорных пунктах. Кажется, им ничего не видно, всюду заросли, кусты. По-моему, здесь может пройти целое войско. Но это не так! Еще до линии обороны мы были замечены и опознаны.

Докукин ведет нас смело, без остановок, как будто он всю жизнь прожил в этих местах. Всю роту Докукин оставляет на исходной, на нейтральной полосе, совсем недалеко от немецкой обороны, а нас, небольшую группу, ведет дальше. В небольшом сосняке какое-то движение. Все замерли: метрах в двадцати пяти от нас - засада! Принимаем боевой порядок. По одежде не поймешь. Немецкие мундиры, маскхалаты в елочку... Вот один поднимается в рост «без головного убора, из-под маскхалата виден немецкий мундир. Медленно наставляет немецкий автомат в сторону Докукина и орет: «Сывои! Сывои! Разведчики оттесняют Докукина назад и тихо твердят: «Товарищ командир, не верьте! Это полицаи!»

Я взвожу автомат и целюсь этому высокому черному, с бледным лицом, прямо в живот. И вдруг выскакивает маленький, круглый, как шар, старший лейтенант и кричит: «Отставить оружие! Вы что, в своих решили стрелять?!» И тут не остается никаких сомнений, что это свои.

Мы бежим друг другу навстречу. Высокий черный набрасывается на нас: «Какого черта вы так нарядились?

93

 

Сколько немецкой дряни на себя натянули! А это что за боец? - он толкает меня. - Ишь нарядился! Я чуть не прострелил тебе башку»-.

Тут уж я разозлилась: «Прежде чем кричать на нашего командира, посмотрите, на кого похожи ваши бойцы! А вы сами? Вы же на полицейского смахиваете. Еще мгновенье, и я бы выпустила полдиска в ваш живот!»

Такой диалог страшно всех развеселил. Оказалось, это наши соседи - разведчики 134-й стрелковой дивизии. У них задание, как у нас. Высокий, черный - старший лейтенант командир роты, а маленький, круглый - комиссар.

Возвращаемся на исходный. До вечера наблюдаем за немецкой обороной в районе деревень Выдря и Цыгуны, а к вечеру, как только стемнело, идем на опорный пункт немецкой обороны. Нам приданы минометчики. Группа отвлечения, она же прикрытия, остается с Докукиным, наша, группа захвата -десять человек под командованием старшего лейтенанта Васи-

г-

льева - заходит на пулеметную точку с левого фланга.

Теплый тихий вечер. Слышен каждый шорох. Мы ползем по высокой нескошенной ржи. Кажется, ее шуршание слышно далеко окрест. Васильев впереди. Он останавливается и прислушивается. Немцы ведут себя подозрительно тихо. А на небе ясная луна. Занимаем исходную позицию. Отсюда, по сигналу, мы должны прыжком броситься на противника. Нам хорошо видны немецкие головы в касках, слышен приглушенный разговор. Кто-то вколачивает что-то металлическое и приговаривает: «Майн гот! Майн гот!» Немцы возбужденно разговаривают. «Что у них

о '

там?» - спрашивает Васильев. Мои далеко не блестящие познания в немецком все же дают возможность понять, что у фашистов авария с затвором пулемета. Потом пришел солдат и сказал, что вскоре русские будут здесь. «О майн гот! О майн гот!» И тот же голос немца: «А вот и помощь!» Васильев решает начинать. Но тут мы действительно видим, что к немцам подходит большое подкредление. В эту минуту до нас доходит команда: «Отход!». Докукин приказал срочно отходить.

94

Когда мы подошли к роте, ребята уже спали. Кто лежал, свернувшись клубочком, кто сидел в обнимку с автоматом, а кто - тесно прижавшись к товарищу. Опустилась на траву и почувствовала, что сон обволакивает меня.

«Подъем!..» Шелест плащ-палаток. Мне так уютно. Я не могу, я не в силах подняться. «Софья, Софья!» - тормошит меня за плечи старший сержант Власов. Рота уже двигается колонной. Шагаю за всеми, как во сне. Вчера почти не спала. Встала рано. Надо брать пример с ребят: они спят

х     **           ?*              \л

в любой свободный час.

Мы осторожно проходим между опорными пунктами немецкой обороны. Рота остается на исходном, а наша группа - двенадцать разведчиков под командованием Докукина вместе с комиссаром Полешкиньш, старшим лейтенантом Васильевым и младшим, лейтенантом Ивченко - выдвигается в наблюдение. Ночью мы должны осуществить налет

на деревню Кузьмино.

Далеко позади нас перестрелка на участке немецкой обороны. Светает. В утренней прохладе гулко слышен шум машин и танков, проходящих по Вельскому большаку. Совсем рядом завывают и лают собаки. Это удивляет нас: ведь фашисты уничтожают всех собак. Может быть, сторожевые? Слышатся одиночные выстрелы, удары топора, немецкие голоса.

Вокруг сосны вперемешку с березами. Докукин выбирает самую высокую ветвистую березу и со словами: «Здесь будет наш наблюдательный пункт» - на одних руках бы-стро, как змея, взбирается по гладкому стволу и оттуда кричит: «Чувствую, сегодня нам повезет. Наблюдать будем по очереди!»

Младший лейтенант Ивченко расставляет дозоры. Я жду не дождусь, когда наступит моя очередь подняться на дерево с биноклем. Думаю, откуда у Докукина убеждение, что сегодня будет удача? Но, как бы то ни было, это чувство передается всем разведчикам.

«Аверичева, твоя очередь, залезай!» - говорит Докукин и вместе с Зерновым подсаживает меня повыше, а там, уцепившись за сучок, я быстро добираюсь до самой верхушки дерева.

Деревня расположена на высоте, около самого больша-

95

 

ка, по которому бесконечной вереницей проходят машины с вооружением и войсками. Идут отдельные обозы, они прижимаются к самой обочине. Но в деревне пустынно. Прошли два солдата, сопровождая обоз. Из деревни вьется дорога в нашу сторону, спускается вниз, исчезая в глубоком овраге. Подход, если не заминирован, хороший. Свернули с большака в деревню две машины с солдатами.

Обо всем докладываю Докукину. Вдруг вижу: вышли из-за сарая немецкие солдаты. Идут один за другим на расстоянии 15-20 метров. «Смотри внимательно, сосчитай солдат!» - говорит Докукин.

Солдаты идут по дороге, спускаются вниз, исчезают в овраге. Их больше дюжины, за ними появляются еще 35-40. У них за спинами что-то вроде ранцев или ящиков. «Два пулемета и один миномет», - сообщаю я Докукину. А немцы все идут и идут. С левого дозора сержант Ларюшкин подает сигнал: «Вижу приближение противника».

- Слезай,   Аверичева! - шепчет    Докукин. - Скорей, скорей...

Группы Ивченко и Полешкина заходят с флангов, а наша, под командованием Докукина, остается на месте. Пригнувшись за кустарниками, вытягиваемся в цепочку.

Идут фрицы в касках, навьюченные. За плечами действительно ранцы, у некоторых какие-то длинные трубы. Идут они медленно и осторожно, согнувшись в коленях, карабины держат наготове. Задирают головы, осматривают каждую верхушку дерева.

-  Огонь! - кричит Докукин. И сразу - очередь из автоматов, потом - гдрнаты. Немцы падают.

- Вперед! За Родину! - кричит Докукин.

- За Родину! - подхватываем мы и бьем из автоматов, не переставая. Оглушаем противника, не даем ему опомниться. Там и тут лежат вражеские трупы. Остальные дали драпа. Подбегаем, расталкиваем - все мертвые! Неужели ни одного живого! Но нет, младший лейтенант Ивченко со своим ординарцем Дубровиным ведут пленного, а Кузнецов и Власов вытаскивают «языка» из груды трупов.

96

- Немцы заходят с тыла! Бей их! - кричит Полешкин.

Наша группа с Васильевым прикрывают отход. По пути подбираем письма, документы, автоматы, кинжалы, пистолеты. Я поднимаю маленькую стереотрубу.

Докукин и боец Бурунов тащат еще одного живого немца. Отходим стремительно, нагруженные трофеями, на плащ-палатках три «языка». Один немец без сознания, другой - блондин с голубыми глазами - испуганно повторяет: «Их бин пихт СС, их бин Австрия... Австрия». А третий -с обезьяньей мордой, весь в шрамах, с татуировкой- дико кричит. Мне в его бессвязном крике слышится слово, похожее на «шиссен».

«Аверичева, что он просит?» - спрашивает Докукин. «Шиссен, шосс, гешоссен - стрелять. Может он просит, чтобы мы его пристрелили...» Докукин немцу: «Нихт шиссен! Лебен ист гут». Немец, показывая на сердце, стонет: «Комэ-раден! Машинен капут, - и, стараясь стянуть с себя штаны, орет благим матом: - «Шайзен, шайзен!» Наконец, мы поняли чего он хочет. «Опускай на землю! - командует Докукин. - Это он с испугу, а еще СС!» Все смеются. Докукин озорно кричит: «Братцы, надевай противогазы, выходи из зоны заражения!»

...Ребята догоняют нас. «Привал, - говорит Докукин, закуривает трубку. - Аверичева, узнай у эсесовского «героя», из какой он части».

Задаю первый вопрос: «Аус вэльхэм труппен?» Немец с мордой обезьяны нагло улыбается, скалит зубы. Я повторяю: «Из какой части?» Он пальцем манит меня: «Пани! ком, ком! - и просит: - Млеко, яйки, шпэк, мьясцо»... Приподнявшись, он неожиданно хватает меня за подбородок, но тут же падает от сильного удара Докукина: «Сволочи! Заучили шпэк, яйки!»

Сколько мы ни бьемся, немец не отвечает ни на один вопрос. «Их бин эсэс. Я ничего не скажу, спросите вон ту австрийскую свинью, он все расскажет». Австриец отвечает на вопросы с большой охотой.

.-.Навстречу нам бегут разведчики. Они услыхали бой и

97

поспешили на помощь. Теперь мы идем уже налегке. Весь наш груз тащат ребята. Пехотинцы приветствуют нас, рады, что все мы живы и здоровы. А около КП батальона ожидает грузовик. Комбат Бездольный называет нас орлами! «Языков» грузят в машину и отправляют в сопровождении Анны Тюкановой и двух бойцов охраны.

Мы блаженно вытягиваемся на траве около КП батальона. Я рассматриваю трофеи. У меня есть немецкая шлея, кинжал и пистолет. Для Анны тоже есть пистолет. Потом мы читаем письма немцев. В одном из них Ганс пишет, что хочет «фрессен» - жрать, значит, - объясняю я ребятам. А жрать нечего. В деревнях пусто, население угнано в Германию, уничтожено, брать пищу негде. Нет даже соли. Он несколько раз повторяет, что без соли совсем нельзя жить. А Фридрих пишет своей жене: «Майне либэ фрау! Когда налетают эти черные дьяволы, мне становится страшно, я теряю рассудок, я думаю о том, что никогда не увижу тебя, мою дорогую Берту, и наших маленьких детей».

Разведчики говорят между собой: дескать, немчура разлагается, падает духом, это им не сорок первый год. Мы снова идем. Обратно Докукин ведет нас лесом да болотом, зато самым коротким путем. До рассвета подходим к Никулину. И сразу спать. Спать! Спать!

7-е сентября

Вернулись разведчики, сопровождавшие немцев в штаб

дивизии. Анюта осталась в медсанбате. Ребята рассказывают, что австриец в машине лежал спокойно, только стонал, а «обезьяна»-эсэсовец^улиганил, хватал Тюканову за ноги, скалил зубы, по морде чувствовалось, что говорил непристойности. У командира дивизии он тоже сначала наотрез отказался отвечать на вопросы, попробовал даже иронизировать и ехидно усмехаться. Турьев сумел его привести в чувство, и убежденный эсэсовец рассказал больше, чем от него ожидали. Пленные дали ценные показания.

Наша группа захвата представлена к наградам. Но все мы понимаем, что задание выполнено главным образом

.98

благодаря талантливости, молниеносной ориентировке, воинскому умению и личному бесстрашию нашего Докукина.

Саня Травкин принес в роту толстую сумку писем. Мне пришла посылка из Ярославского отделения Всероссийского театрального общества. Целый килограмм шоколада, два круга колбасы, сыр! Богатейший дар сразу же был по-братски разделен во взводе. В посылке оказалось письмо от председателя Ярославского отделения ВТО, замечательной актрисы театра имени Волкова Александры Дмитриевны Чудиновой. И еще письмо из Москвы от председателя Всероссийского театрального общества народной артистки Советского Союза Яблочкиной. От знаменитой Александры Александровны Яблочкиной. Я глазам своим не верила. Но письмо действительно адресовано мне.

Александра Александровна пишет: «Помните всегда, что вы актриса. Внимательно приглядывайтесь к окружающей вас жизни. Запоминайте чувства, переживания людей, образы героев, чтобы потом со сцены сильно и ярко рассказать о пережитом. Помните всегда, что вы не только боец, вы- боец-актриса!»

Актриса!.. Не знаю, смогу ли когда-нибудь вернуться на сцену! Но то, что я актриса, - этого никогда не забываю. Даже в самые напряженные моменты боя где-то подсознательно фиксируются мельчайшие детали поведения людей, чья жизнь на волоске от смерти. Это профессиональное чувство, оно как рефлекс в нас. И от этого никуда не уйдешь. Пусть на страничках моего дневника останется хотя бы маленькая частица того, что я вижу, того, что переживаю, -хотя бы некоторые черты нашего великого времени, нашего героического народа, суровая романтика, поэзия и правда жизни.

Сейчас отвечаю на письма. Поблагодарила Чудинову и всех товарищей за внимание ко мне. Попросила не забывать всех остальных своих коллег по фронту - посланцев театра Волкова. А вот с ответом Яблочкиной труднее. Боюсь, не очень хорошо получилось. Наверное, от того, что я уж очень старалась.

99

 

 

8-е сентября

После обеда разведчики собрались за деревней для беседы. Командир роты говорил, что на войне одна операция отличается от другой. Поэтому надо учиться быстро ориентироваться. В секунду оценивай обстановку, в секунду принимай решение. Безвыходных положений не бывает, Секунда! А вы знаете, что такое секунда для разведчика?

К нам в роту пришел начальник особого отдела дивизии майор Стасюк. Он рассказал о немецком шпионаже. Привел немало любопытных фактов, подлейших приемов

гитлеровских диверсий.

- Воинам, и особенно разведчикам, надо, быть бдительными, - сказал майор в заключение беседы. Казалось бы, привычная, как мы говорим, «избитая» фраза. А для нас она звучит сейчас необычно, тревожно...

Во взводе тишина. Леонид Румянцев только что вернулся из разведки и снова собирается на задание. С ним идут Алексей Зернов и радист. Леша Румянцев пришел в нашу роту из разведвзвода 1342-го стрелкового полка.

Бойцы рассказывали, как Румянцев спас жизнь своему политруку. Взвод под сильным огнем противника отползал на исходную. Леонид услышал впереди стон раненого. «Свой или немец? - подумал он и, не медля ни минуты, пополз назад: - Свой - спасу жизнь человеку, немец -захвачу «языка». И вдруг узнает голос политрука Ивана Алексеевича Горшкова. Раненный в ноги, теряя сознание, политрук не мог выйти из огневой зоны. Румянцев доставил его в медсанбат. А через два месяца Иван Алексеевич вернулся из госпиталя. Отбирали бойцов в разведроту. Первым политрук рекомендовал Леонида Румянцева и не

ошибся в нем.

Спокойно и деловито собираются ребята. Мы помогаем им. Валентина набивает патронами диск автомата, я подшиваю подворотнички гимнастерок. Никто из нас не знает цель и маршрут их задания. Спрашивать об этом не положено.

100

 

 

18-е сентября

За эти дни произошло немало событий. Когда мы всей ротой появились в Грядозубове, нас встретила встревоженная Полина Алексеевна. Ей подбросили письмо от полицейского из Боярщины. В письме тетю Полю предупреждают, что если она и дальше будет принимать у себя докукинцев, то спалят ее дом вместе со всеми ее «друзьями» и от всей деревни останется пепел. Мы и раньше подозревали, что кто-то в Грядозубове связан с полицейскими. Теперь были в этом убеждены...

Работа у нас изнурительная: контролируем большой участок обороны противника, по существу одна наша рота держит весь правый фланг - от Старо-Овсянкина, Вишенок, Борков, Грядозубова, Бердяева, Постояликов, через Лосево, Алексеевку, село Рибшево до района Николы-Полоши и Демидовского большака, где действуют партизанские отряды. Не спим по нескольку суток. Обувь, одежда давно уже не просыхали. На базу приходим редко, только для того, чтобы поесть горячего, иногда удается просушиться, вздремнуть часок-другой. Докукин смеется: «В Пречистенском и Духовщииском районах скоро не останется кусочка земли, где бы не елозили наши животы». И верно!

Мы ведем разведку под носом у немцев и полицаев. По оврагам, болотам, лесам заходим к ним в тыл. Докукин ориентирует нас на ежедневное столкновение с противником. Сегодня мы напоролись около Дурнева на засаду немцев. Небольшой группой вышли на опушку леса, и хорошо, что Докукин, прежде чем пройти открытую поляну, остановил дозор. На той стороне поляны лежали солдаты в желто-зеленых костюмах. Мы решили: свои. Пригляделись - немцы! Они, очевидно, тоже приняли нас за своих. Один из них встает, машет рукой, зовет к себе, а в это время другой ставит рядом пулемет, подтаскивает коробку с пулеметной лентой. Остальные лежат с автоматами.

Открываем огонь. Немцы отходят. Голубев и Круглов им вслед из пулемета. Немцы не выдерживают и бегут. Мы за ними. Но немцы, получив подкрепление, двинулись на нас

101

при поддержке минометной батареи. Пришлось отступить к болоту и до конца дня просидеть по пояс в воде. Ночью мы подползли к Дурневу. Немцы, приняв нас за наступающие части, открыли минометный и оружейно-пулеметный огонь. Это помогло нам установить количество огневых точек противника, их взаимодействие, а также расположение одной минометной батареи в овраге.

Когда мы уходили из Грядозубова, Докукин оставил группу бойцов с пулеметами. Разведчики ночью засели на чердаках домов, замаскировались. Ни единая душа не знала об этом, не только жители, даже мы об этом узнали лишь сегодня, когда вернулись с задания. И вот, что там произошло. Через несколько часов после нашего ухода бойцы с чердаков заметили, что полицейские расставляют на опушке леса огнеметы и идут на Грядозубово развернутым фронтом. Разведчики подпустили их поближе, а потом ударили с чердаков из пулеметов и автоматов. Полицаи удирали без оглядки, даже огнеметы свои оставили.

Докукин и Полешкин считают, что полицейские в Грядозубово больше не сунутся. Наверняка, кто-то наблюдает за нами и докладывает в Боярщину. Теперь этому предателю не поздоровится. Полицейские шли на Грядозубов уверенные, что рота ушла, и вдруг напоролись на засаду. Но кто он, этот предатель?

Каждый из нас становится настоящим Шерлоком Холмсом. Мы всматриваемся в каждого жителя.

Мне больше всего не по душе одинокий старик, живущий на окраине села, около леса. Нелюдимый, никого к себе в дом не пускает, даже ни с кем не разговаривает. Всегда он дома, посматривает в окно или сидит на бревнах около калитки. Когда мы идем на задание, провожает нас таким «напутствием»:

- И куда вы идете? И где ваши косточки ляжуть?

Захотелось присмотреться к старику поближе. Я подсела к нему на бревна. Стараясь быть с ним приветливей, пробую заговорить. Он смотрит вдаль остановившимся, тяжелым взглядом. От его взгляда становится не по себе...

102

19-е сентября

Сегодня Миша Голубев в ударе, весь день читает нам стихи, показывая свою эрудицию. А поэзию он действительно знает. Особенно любит похвастать знаниями передо мной и Валей: дескать, смотрите, актриса и учительница, мы тоже не лыком шиты.

В деревне Лосёво расположились на привал. Ребята разыскали старые, заброшенные пчелиные ульи. Марусин и Чухварин нашли самовар, наполнили его медом и несут этот самовар заручки, отбиваясь от пчел. Миша декламирует, показывая на них:

Во Францию два гренадера

Из русского плена брели...

-  Кто написал эти строчки?

- По-моему, Гейне, - отвечаю я.

-  Вы совершенно правы, леди! - подтверждает Голубев.

И в сердцу моем, как в море, И ветер поет и волна, И много прекрасных жемчужин Таит его глубина. Валя Лаврова кричит:

- Тоже Гейне!

- О! И вы, синьорита, правы!

Ложимся на голый пол избы. Надо отдохнуть перед заданием. Михаил подходит, встает в позу и, показывая на пол, произносит:

Всевластная привычка, господа, ' Суровости походного ночлега Мне превращает в мягкий пуховик, Мне по душе лишения...

-  Откуда?

-  «Отелло»! Шекспир! - отвечаем в несколько голосов.

-  Ты перед сном молилась, Дездемона? - обращается Голубев ко мне.

-  Да, дорогой мой! - отвечаю ему в тон.

-  О грехах своих подумай!

103

 

 

-  Единственный мой грех - любовь к тебе, - басит из дальнего угла Лаврова.

-  За это ты умрешь! - делает страшное лицо Михаил и идет на Валентину, но от мощного ее удара отлетает в сторону. «Вот это объятия нежной Дездемоны!» - смеются разведчики.

20-е сентября

Около Грядозубова, возвращаясь после задания, вспомнили про старика. Все больше он вызывает подозрений. По обыкновению, как только приходим в деревню, сейчас же интересуемся, не сбежал ли? Вот и сейчас заглядываем незаметно в окна его дома. Он еще здесь?..

- Смотрите, - говорит Валя, - он выходит из своей берлоги.

Старик оглядывается... Никого... Быстро набрасывает замок на дверь. Оглянулся еще раз и скорей, скорей с корзиной в лес. Через некоторое время за ним отправляются три разведчика. Они и раньше за ним ходили, но ничего не замечали. Старик собирал грибы или ягоды. Интересно, чем кончится сегодняшняя слежка!

3-е октября

У нас произошла беда. Младший командный состав роты во главе с младшим лейтенантом Игнатьичевым пошел в разведку. Путь их лежал через батальон 1340-го полка. Дожидаясь наступления темноты, они остановились около КП батальона. Комбату капитану Судакову сообщили, что прервалась связь с боедым охранением. На проверку линии отправились два связиста. Наши командиры пошли вслед за ними.

В дозоре двигались Валентин Дубровин, Леонид Зи-нин, а впереди - лейтенант Горшков. Вошли в низину. И вдруг из-за кустов выскочили немцы и полицейские, огнем отрезали дозорных. Дубровин был убит. Окружая раненого Зинина, немцы орали: «Рус, сдавайся! Рус, хэнде хох!» Но Зинин не сдался. С криком: «Прощайте, товарищи! Да 104

здравствует Родина!» - подорвал себя и навалившихся на него гитлеровцев противотанковой гранатой.

Старший сержант Борисов и Алексей Федоров пробива-

лись на помощь своим товарищам, но было уже поздно. Мертвый Дубровин лежал совершенно раздетым, рядом валялся ободок от часов. Неподалеку нашли труп Зимина. Горшков исчез бесследно. Как видно, его успели схватить живым.

Погибших похоронили здесь же, в низине.

В вещевом мешке у Зимина нашли неотосланное письмо в Рыбинск. «Береги нашу доченьку, береги Ниночку», - умолял он свою жену.

...Среди криков полицейских ребята узнали голос Кольки Палашенка. Не будет пощады этому предателю...

4-е октября

Дом старика стоит пустой. Говорят, хозяина отправили в оперотдел дивизии. Его поймали в тот момент, когда прятал что-то в дупле, давая условный знак полицейским (старый, примитивный способ!). А когда мы выходили на задание, он, оказывается, выставлял метлу на крыше своего дома.

Немцы начали наступление на партизанский край. За двое суток они заняли Демидовский тракт, несколько деревень: Дурнево, Остров, Тарасове и другие населенные пункты. Перед нами опять задача - взять «языка». Засада на дороге между деревнями Дурнево и Остров. Раньше здесь мы проходили свободно, а теперь в этих местах немцы.

Бежим около самой дороги, на которой свежие следы немецких сапог. Маскировка естественная: кустарник, небольшие елки. Здесь нам знакома каждая тропинка, нам помогает каждый пенек. Мы чувствуем себя как дома. Лежим уже шесть часов. Как ни странно, немцев нет и в помине. Ждать ужасно надоело. Неужели ни один фриц не появится на этой дороге! Мы начинаем потихоньку переговариваться. Онемели ноги, руки. Но Докукин упорно ждет, не отходит от дороги. Через некоторое время раздается тихий свист: «Внимание!» По дороге шагают стройные, подтянутые, с иголочки оде-

105

тые немцы. Брюки навыпуск отутюжены, блестит начищенная обувь. Трое идут в дозоре. Первый держит автомат в правой руке и размахивает им, как стеком. Ясно, что прибыли новые части. Еще непуганые. Мы пропускаем дозор. Потом выскакиваем с криком и бьем из автоматов. Фрицы удирают. Мы гонимся за дозором, а в это время Докукин с бойцами хватают немца и отступают. Немец орет, отбивается, но руки у разведчиков железные.

Мы отходим болотом, вперед спиной, как приказал Докукин, чтобы немцы не пошли по нашему следу.

20-е октября

Наше ротное хозяйство со связью, старшиной Сериковым и каптенармусом Николаичевым прибыло на постоянное жительство в Грядозубово, которое отныне надежно охраняется бойцами роты. Население вышло из леса в свои дома. Девушки и женщины все еще боятся ночевать там, где нет бойцов. В доме Полины Алексеевны полно народу.

После сытного обеда - пшенной каши со свиной тушенкой, традиционных смоленских пирогов - пьем все вместе чай с сахаром и даже с конфетами. Нам, женскому сословию, достается сладкого больше, чем другим бойцам. Старшины взводов ежедневные наши граммы табака и водки делят на всех бойцов, а нас за это балуют сладким. Сегодня дополнительный паек - конфеты, даже три плитки шоколада. А вот ребятам сейчас не везет, В дивизии большие перебои с табаком. Иногда они, бедные, сами не свои без курева. Начали курить что попало: листья, мох, даже кору деревьев.

Мы сидим за" общим столом. Слушаем женщин, побывавших у немцев. За окнами по-осеннему неуютно, темно, завывает ветер. Комнату тускло освещает чудом уцелевшая лампа.

Ложимся спать на пахучее сено. Ребятишки тети Поли прижимаются ко мне, просят: расскажи сказку, расскажи...

Негде в тридевятом царстве, В тридесятом государстве Жил-был славный царьДодон.

106

Смолоду был грозен он И соседям то и дело Наносил обиды смело, Но под старость.... Ребятишки сопят. Полная тишина.

-.

...Вдруг шатер ' Распахнулся... и девица,

Шамаханская царица,

Вся сияя, как заря,

Тихо встретила царя...

Слушают женщины, слушают разведчики. У меня такое состояние, будто я на сцене театра, в длинном платье со шлейфом. Встаю, набрасываю плащ-палатку на плечи и заканчиваю:

И в глазах у всей столицы

Петушок спорхнул со спицы;

К колеснице полетел

И царю на темя сел,

Встрепенулся, клюнул в темя

И взвился...

И в то же время

С колесницы пал Додон!

Охнул раз - и умер он.

А царица вдруг пропала.

Будто вовсе не бывала.

Сказка ложь, да в ней намек!

Добрым молодцам урок.

Откидываю плащ-палатку, делаю поклон. Зрители аплодируют. Раздаются восклицания:

- И вправду наука! Не гонись за молоденькими!

- Ишь, царек какой, шешка нямой. Сыновей своих даже забыл!

И снова: «Расскажи». Читаю еще и еще...

25-е октября

Много ли надо бойцу! Вздремнул, обсохла одежда, перекусил - и снова в путь!

107

Голубев идет в обнимку с Кругловым и поет: «Куда куда, куда вы удалились, весны моей златые дни». У него очень приятный чистый тенорок. Круглов морщится: «Ну,

• *

паря, пошел, теперь не остановишь». Нашего Мишку Кру-глова классикой не проймешь. Вот если б из репертуара его любимого хора Пятницкого!

Что день грядущий мне готовит!

Его мой взор напрасно ловит...

-поет Голубев, все больше входя в раж. По цепи передается команда:

-   Голубев и Круглов - в дозор!

-   Есть в дозор! - повторяют команду наши Михаилы и бегут в голову колонны.

28-е октября

Нас перевели в землянки, которые расположены в гря-дозубовском лесу. У ребят портится характер. Устали. Каждый день - разведка, ночи без сна. Землянки низкие, тесные, сырые. И главное - нечего курить.

Валентина молодец, все выдерживает, вплоть до мата. К этому она относится философски. Я ей просто завидую. А мы с Анютой, как приходим с задания, убегаем в Гря-дозубово. Там теперь новая часть, но у тети Поли никого нет, и она всегда нам рада. Докукин узнал об этом и дал нам нагоняй. Уж не заподозрил ли он нас в каких-нибудь амурных делах! Приказал из взвода никуда не уходить.

Идет подготовка к новой боевой операции. Наблюдаем за деревней Крутая.» Нам нужно в этом районе взять «языка» любыми средствами".

Деревня Крутая - родина Карпа Жильцова. Я до сих пор не рассказала историю его семьи. Карп Жильцов (или, как его называют в роте, Карп Смоленский) июньской ночью прибежал из занятой немцами деревни. Докукин взял его в роту, Карп быстро завоевал авторитет и доверие командиров и бойцов. Он очень хорошо знал местность своего района. Как и Василий Талдыков, проводил разведчиков оврагами, болотами к любому населенному пункту. А че-

108

рез некоторое время прибежала его молодая красивая жена Лиза с маленькой дочкой. А за ними мать пришла средь бела дня и пригнала с собой корову. Сейчас Лиза и мать работают у нас в роте прачками.

Мы наблюдаем за деревней. Карп рассказывает Докукину все интересующие его подробности. Он даже показывает ориентиры места, где у него зарыты в землю вещи, картошка, бочонок с салом. Карп просит у Докукина разрешения во время боевой операции попытаться выкопать бочонок. Эта мысль всем нравится, поэтому мы шутим, что поползем к Карпу Смоленскому в гости, пусть он нам выставит закуску - бочку с салом.

Докукин чертит на земле план обороны противника. Три траншеи соединены ходами сообщения. В центре установлена мелкокалиберная пушка, с правого фланга и в глубине - пулеметы. Перед обороной немцы вспахали всю землю, понатыкали колышки - очевидно, заминировали подходы к траншеям. Действовать будем с саперами.

Командование дивизии приказывает именно здесь, в этом районе, взять контрольного пленного или раздобыть документы.

30-е октября

Докукин собирает всю роту, объясняет план операции. Говорит кратко. Его советы звучат как приказы.

-  Не отставай! Помни, что весь огонь - на отстающих. А попал под огонь фрицев'- не шарахайся, ложись. Немец ночью плохой вояка - не побежит за тобой. Помни, что немец тоже человек, у него тоже нервная система. Подполз на пятьдесят метров к траншее, смело вскакивай, гранату - и рывок на фрица. Он ничего не успеет сделать с тобой. Врывайся и хватай его! Понятно?

- Понятно! - гудим хором.

31-е октября

Вчера в четыре часа дня мы вышли на опушку леса-Докукин показал нам подходы всех групп; захвата, ударной

109

и двух групп прикрытия. С нами действуют бойцы стрелковой роты и дивизионные саперы. Всей операцией руководит Докукин, а нашей ударной группой - лейтенант Ивченко.

Для лучшего взаимодействия в бою нас разбивают на тройки. Разведчики не имеют права оставлять товарища, мы все трое в ответе друг за друга. Наша тройка: Ларин, я и Семенов. Саша Семенов - старший тройки.

С наступлением темноты выдвигаемся на исходный. К сожалению, лунная ночь. Ребята ворчат: «Ни к чему ты нам сегодня, красавица!» - «Не журитэся, хлопцы,- шепчет Ивченко, - як же без светильника шукать Карпову бочку с салом». Подходит сапер с миноискателем. «Разведка? Мне группу Ивченко!» - «Сидай з намы, я Ивченко!»

В три часа ночи все началось. Саперы с миноискателями поползли впереди ударной группы захвата. Догнала сапера нашей группы. «Я с вами, папаша, хочу посмотреть, как это вы находите мины». ~ «Прислушивайся внимательно, дочка. Только миноискатель обнаружит злодейку, сразу запоет песню». Сзади слышу дыхание - это ползут Ларин, лейтенант Ивченко, Семенов. Я повернулась к Ларину: «А ты-то чего?» - «А я прикрываю сапера. Мне тоже интересно», - отвечает он обиженно. Сапер останавливается: «А ты, дочка, знаешь, куда ползти нам?» ~ «Да! Видите вон ту березу, это наш ориентир». Как хорошо, что Докукин всех нас заставил дважды просмотреть немецкую оборону. Правда, в бинокль днем казалось гораздо ближе, а сейчас, ночью, расстояние увеличилось. Что-то сегодня происходит со мной. Мне хочется рее скорее, скорее, а мы так медленно движемся, ползем - конца не видно. Сапер остановился: здесь какая-то канава... Воздух прорезала резкая пулеметная очередь. Со всех сторон вспышки выстрелов и взрывы гранат. Затарахтели пулеметы, полоснули автоматы. Рывком вперед! От березы заработал «дундук». Дун! Дун! Дук! Дук!.. Нам он уже не страшен, мы в траншее, а вот ребятам... «Давайте, вперед! Скорей, ребята!» Сапер помчался по траншее и скрылся в темноте. Лейтенант Ивченко кричит: «Бей по «дундуку»!

110

Разведчики прыгают в траншеи. Я не вижу их лиц, я ничего и никого перед собой не вижу. Я не знаю, что в это время с правого фланга дивизионный сапер и разведчики

• ,

Кукуев, Кузнецов, Федоров и Ершов, забросав гранатами пулемет, ворвались в дзот и, не обнаружив там живого немца, завязали бой в глубине обороны. Я вижу только вспышки у березы, слышу поединок автоматов. Докукин предупредил: главное - отсечь подход немцев из второй линии обороны. А немцы уже контратакуют. При вспышках ракет вижу согнутые в три погибели их фигуры, злой блеск глаз, И вдруг почти рядом громкий, настойчивый шепот: «Рус, я ваш! Рус, я ваш!» - «Ивченко! Немец говорит, что он наш!» «Ферфлюхтер менш» - визжат гитлеровцы. Над головой проносится автоматная очередь, и этот немец падает.

Еле-еле подняла его, и посадила на выступ. Немец захрипел, повалился и уронил мне голову на грудь. Голова пробита. Из горла с громким бульканьем хлещет горячая, липкая кровь, обливая мне руки, бушлат.

В воздух поднимаются одна за другой белые ракеты. Это Докукин настойчиво сигнализирует команду на отход. Бойцы уже отходят. «Скорее! Скорей! Что вы там возитесь!» - орет Ивченко. В это время наверху, около пушки, раздается взрыв. Траншею засыпает землей. Немца откинуло к стене. Он мертв. Вытаскиваю у него из карман все содержимое и выскакиваю из траншеи. У искореженной пушки ствол поднят кверху, а под ней лежит мертвый, вниз лицом, засыпанный землей. В свете ракет мне кажется, он в зеленоватой шинели.

Догоняю группу раненых бойцов. Мы отходим куда-то вправо, вправо, подальше от разрывов мин.

Рассвело. Перед нами незнакомое кладбище. Сделав привал, один из красноармейцев, раненный в голову, спрашивает: «Не узнаешь? Я тот самый «папаша», за которым ты ползла». Передо мной совсем молодой парень. «Что же ты меня дочкой называл?» - спрашиваю я. «А не все ли равно! Ты меня «папаша». Ну раз я папаша, значит ты - дочка! Земляки мы с тобой, я тоже из Ярославля, видел тебя на

111

сцене...» Познакомились. Константин Цопко, старший сержант из саперного батальона дивизии.

Двинулись к лесу. Навстречу бегут наши разведчики:

«Ну где ты пропала? Докукин послал нас за тобой. Говорят, документы взяла у немца. Где документы?» Только здесь рассмотрела, что вытащила из кармана немца. Письмо, фотокарточка, карманный фотоальбом, солдатская книжка. Читаю: «Отдельный егерский батальон, мастера ночного боя».

«Мастера, - говорит Цопко, - а проспали! Покурить, покурить ты у него не нашла?» Подаю ребятам какую-то коричневую штуку, вроде большой сигары, но это оказывается футляр, а в нем какой-то кристалл. Ребята разочарованы. Я - тоже. Уж очень мне хотелось побаловать их сигарой.

В лесу, около КП батальона, сидят разведчики. Я приземляюсь около них. Бушлат у меня в крови. Кровь застыла заскорузлой коркой, меня мутит от ее запаха. Прежде чем отдать письма командиру, заглядываю в них сама. К моему удивлению, немец-то действительно был прогрессивный. Он писал письма своей жене, как будто бы вел дневник, сообщая обо всем, что происходило у них в части. Почему-то письма не отосланы, вероятно, боялся цензуры.

На фотографии молодая немка с умным, добрым лицом и двое детей. Неужели немцы бывают добрыми? Не верю, не могу верить фотографиям. Не может быть добрых немцев. В альбоме целая серия фотографий «счастливого семейства», Снимок № 1 сделан против солнца. На скале темным силуэтом, как статуя, стоит огромный немец. Руку он поднял кверху, вперед, как. бы протягивая к солнцу. Полы пальто развеваются, разлетаются в стороны. Снимок символичный, думаю я. Узнаю в нем «своего» немца. Вот он со всей семьей за столом. Вот они на прогулке. Вот работают в огороде.

«Рус, я ваш! Рус, я ваш!» Может быть, немец не спал, видел, как мы ползем. Ведь пушка молчала. Сидел он около пушки и не бил в нас, выжидал, чтобы сдаться в плен? Мне приходит мысль: этот немец - тельмановец, коммунист. А может, он просто не хотел отдавать свою жизнь за ненавистного фюрера? Неужели мне жалко этого немца! Я 112

все время думаю о нем. Они истребляют наш народ, а я пожалела немца только потому, что он сказал: «Рус, я ваш!»

Анна Ткжанова перевязывает раненых, быстро их эвакуирует в медсанбат. Федоров ранен в глаза. Ребята с тревогой спрашивают Анюту: сумеют ли врачи сохранить ему зрение. Куку ев рассказывает: «Убит старший сержант Александр Кузнецов. Они хотели сбросить пушку в траншею, но под пушкой что-то взорвалось. Кукуева оглушило, а Кузнецов погиб. Так вот кто лежал под пушкой! Саша Кузнецов. Он член партии. Его любили в роте. До войны работал контрольным мастером на механическом заводе. Спокойный, выдержанный. В бою всегда был первым. Сегодня своей смертью он, может быть, спас жизнь многим из нас».

Мне хочется побыть одной. Иду по просеке леса домой. Если бы ребята узнали, что я пожалела немца, они бы возненавидели меня. Догоняют Докукин и Ивченко.

- Аверичева, ты что одна?

- Так, захотелось побыть одной.

- Ну что ж, это бывает, - успокаивает Докукин. - Молодцы, хорошо действовали. Скажи старшине, чтобы выдал тебе другой бушлат.

1-е ноября

Рота выстроилась около землянок, вдоль дороги. Бушлат у меня мокрый, я долго его отстирывала. А старшина другого никак не дает. Докукин подводит итоги боевых действий роты. Нас, женщин, ставит в пример бойцам.

-  Наши девушки -это боевые разведчики, наши настоящие товарищи! И если кто посмеет выругаться при них, пойдет на кухню чистить картошку... Вот так!

-  Товарищ лейтенант! - кричат ребята. - А если это случится с вами?

-  Пойду и я туда же!

6-е ноября

Никулинский лес. Большие добротные землянки. Ши-

ч

рокие нары, стол, котелки на полках выстроились в ряд.

113

Они - как разведчики в строю. Внизу, в стойке, вычищенные до блеска автоматы. Мне кажется, что уютнее и теплее нет жилища в целом мире.

Установлен порядок: обед готовят на всю роту в общей кухне. Это облегчает нам жизнь, избавляет от возни с кострами и котелками.

Сегодня замечательный вечер. Завтра - праздник, наш Великий Октябрьский праздник. С наслаждением попарились в настоящей бане. Бойцы получили табак... и водочку. А главное - почта принесла много радостей. Письма, подарки из тыла. Все рассматривают носовые платки, кисеты, шерстяные носки, варежки, сделанные нежными, заботливыми руками наших ярославских женщин и девушек.

Мы лежим на нарах. Льется песня, широкая, как наш русский неоглядный простор, как наша родная, добрая Волга. Миша Голубев запевает своим приятным тенорком:

Вниз по Волге-реке,

С Нижня-Новгорода,

Снаряжен стружок,

Как стрела, летит...

Над столом, покрытым чистой газетой, склонилось несколько бойцов, пишут письма. При свете гасика (так мы любовно называем лампу, сделанную из гильзы) и веселого пламени печурки хорошо видны лица разведчиков. Глаза -посветлевшие, мечтательные, сосредоточенные. Забыты на время кошмары войны, суровая, тяжкая солдатская жизнь. Песня ширится, песня растет, она наполняет всю землянку, ей уже становится тесно, она рвется на волжский простор:

Киньте, бросыг& меня

В Волгу-матушку,

Утопите в ней

Грусть-тоску мою!.. Размечтались мои славные друзья. Серега Соловьев: «Хорошая жизнь будет после войны!.. Хоть я и окончил сельскохозяйственный техникум, пойду учиться в университет, на филологический факультет...» Круглое (нараспев, окая): «А мне бы, паря, скорей к

114

своей женке, ребятишкам, в свой колхоз. Трудно в колхозе одним женщинам, устали они. Скот поистощал. Коровы наши костромские, знаешь какие? Славятся на весь мир. Породистые! А сейчас вот пишут, на что они, коровы-то,

похожи...»

Голубев: «Дружище! Да ты будешь председателем колхоза. Вот увидишь: ты будешь председателем!»

Круглов: «Брось, паря, я в начальство не гожусь. Истосковался по работе. Хочу работать в колхозе так, чтобы жилось в нем богато, чтоб по полям машины, комбайны, трактора, чтоб не гнули спины наши женки. А в центре Сусанина вижу новый, весь в электрическом свете Дворец культуры, а я во дворце с женкой кадриль танцую...»

Я: «Ребята, представьте, конец войны... Отгремели победные залпы. Наша дивизия едет прямо с фронта эшелонами- в Ярославль, на парад. Едем такими, какими будем в последний день войны. Старенькие плащ-палатки, повидавшие виды автоматы. Весь Ярославль смотрит на нас. Вот они, воины Ярославской коммунистической дивизии. Вот шагают разведчики, впереди командир Докукин. Вся грудь в орденах».

Барышников: «Я организую ротный духовой оркестр, как у нас, на заводе. И мы будем идти под марш».

Бурунов: «А может, нас пригласят в Москву на парад. Пройдем мимо Мавзолея Ленина...»

Голубев: «После войны я пойду в военное училище, буду командиром, как наш Докукин!»

Внуков: «Вот удивил! Зачем тебе военное училище, ведь войн не будет больше. Это же последняя война!..»

Уже полночь. В землянке сонная тишина. Храп. Посвистывание. Спят мои товарищи. На столе стопки писем: прямоугольники, треугольники, ромбы. А мне не уснуть. В дневнике большие пробелы. Осторожно освобождаюсь от Анютиных объятий, соскальзываю с нар прямо на скамейку к столу.

В землянке жарко. Нет-нет да кто-нибудь проснется, зачерпнет воды из ведра, с жадностью выпьет, подойдет к сто-

115

лу, взглянет на письма: «Вот это да!», «Ого!» или «Сила!», осторожно поползет по нарам на свое место и тут же заснет.

14-е ноября

Мы только вернулись из немецкого тыла.

А брать меня на задание не хотели. Когда шли через деревню Попково, где расположен штаб дивизии, увидал нас начальник штаба полковник Завадский. Приказал: девушек на задание не брать.

Пока Докукин был в разведотделе, мы с Валентиной пошли прямо к командиру дивизии. Полковник Турье сидел за столом перед горой блинов. Он тут же позвонил Завадскому и заступился за нас: «Они опытные разведчики». Комдив приказал выдать нам теплые шерстяные свитеры. Разведчики к этому времени расположились в большом доме. Мы рассказали ребятам о нашем приключении. Ребята назвали нас простофилями за то, что мы растерялись и не отведали комдивских блинов. Мы и сами жалели об этом. Полковник нас очень приглашал к столу.

Наш взвод остается в Попкове и на рассвете выходит на задание, а остальные отправляются домой. Разведчики расстроились: хотели идти с Докукиным. Пока они собирались домой, я уснула. Сквозь сон слышу, тормошит меня Валентина: «Везет тебе. Идешь с Докукиным!..» «Подъем! подъем!» Ребята гремят сапогами, разговоры, шутки. А я не могу подняться. Голова раскалывается, тело тяжелое. Докукин поглядел на меня, спрашивает: «Ты что, заболела?» Я с усилием улыбаюсь: «Что вы, это спросонья». Села на завалинку и чувствую, н^ встану. Ребята удивляются: «Что это Софья у нас притихла сегодня?» Я пытаюсь шутить: «Расстроилась, не поела блинов у комдива». Ребята смеются. Двигаюсь, как во сне. Что это со мной? Встаю. Надеюсь, что через часок-другой все пройдет.

Мы идем со специальным заданием в немецкий тыл. В вещевом мешке на десять суток продуктов и пятьсот штук патронов. Раньше я не замечала этой тяжести, а сегодня мешок гнет меня к земле, лямки режут плечи. Надо, надо,

116

надо выдержать! Надо! Взять себя в руки, не поддаваться... Привал... Я падаю на землю, как убитая.

Около большака ребята находят немецкий провод и, думая, что это не действующий, старый провод, вытягивают его вместе с телефоном, чем осложняют дальнейшее наше продвижение, переход через большак.

Докукин решает сделать засаду прямо на высоте. Мы залегли в кустах. Лежим уже несколько часов, а немцы все не показываются. Я думаю: наверняка, фрицы недалеко так же лежат, ожидая нашего появления. Солнце садится за горизонт.

С наступлением темноты переходим большак. Все у нас подтянуто, уложено, ничто не зазвенит, не заскрипит. Ступаем осторожно, проваливаясь в мягкий снег. Докукин

ведет нас уверенно.

Агентурная разведка донесла о подходе танковой дивизии. Большак, постоянно контролируемый нашей дивизией, не обеспечивает противнику спокойного передвижения. Немцы строят новые коммуникации по дорогам Батуринского района с выходом на Духовщину и Ярцево. Наша задача - разведать, правдивы ли донесения агентурной разведки. Кроме того, необходимо уточнить районы строительства новых дорог.

Подходим к деревне. Непрерывно поднимаются в небо немецкие ракеты. Пулеметы прочесывают лес. Патрулирующие солдаты перекликаются с часовыми. В деревне скопление машин с артиллерией, несколько танков. С рассветом они двинулись в сторону города Белого. А по шоссейной дороге за деревней идут и идут машины в том же направлении.

Днем отползаем в глубину леса. Расставляем посты, спим по очереди. С наступлением темноты опять пробираемся сквозь лес. Вот мы уже в новом пункте. Немец и здесь неспокоен. Ракета за ракетой, ракета за ракетой.

А на рассвете из домов выскакивают немецкие солдаты, совсем юнцы: бегают, возятся, так безобразничают, что становится противно. Из крайнего дома выходит огромный детина, как видно, немецкий фельдфебель, и загоняет их по домам. Надо думать, это только что прибывшее под-

117

разделение. Машины, танки продолжают продвижение по шоссе в сторону Белого.

Мы получили нужные сведения и, благополучно миновав большак, возвращаемся в роту. От моей болезни остался только легкий «чмур» в голове. Рейд по вражеским тылам, кажется, вылечил меня.

15-е ноября

Утро. Из маленького замороженного окошечка луч солнца падает на стол, на нары. В землянке прохладно. Дрова в печурке давно прогорели. Надо бы разжечь печку, но подняться лень.

Раньше, в мирное время, меня мучила бессонница. Какие только не приходили в голову мысли длинными зимними ночами. От невеселых дум, от житейских тревог я вставала утром усталая, разбитая, с головной болью. А теперь ничего этого нет. Сплю, как спят только в раннем детстве.

В мирное время! В мирное! Неужели существовало когда-то мирное время! То, что тогда было очень важным, сейчас кажется мелким, второстепенным.

А теперь, когда ты живешь одной жизнью, одной тревогой, одними помыслами со всей страной, со всем народом, живешь на переднем крае своей Родины, твоя личная судьба ясна, твое счастье огромно, твоя жизнь - прекрасна и удивительна, как говорил Маяковский.

Спят хлопцы крепким сном. Слышно только спокойное похрапывание. И вдруг тишина раскололась:

- Ярославцы! Приехали ярославцы! Вставай, братва! Земляки приехали!           *

Старшина без шапки бежит от землянки к землянке, оповещая о приближении дорогих гостей. Бойцы сразу высыпали из землянок. Чудесное морозное утро. Высокие, гордые сосны замерли в ожидании.

Объятия. Приветы. Расспросы. Письма.

Это пришла группа яросл авцев-партизан. Они у нас в роте отдохнут, получат необходимое обмундирование, боеприпасы и отправятся в немецкий тыл со специальным заданием.

118

 

Среди партизан девушки-связистки. Они как на побор: небольшого роста, крепкие, светлоглазые. Разведчики в восторге: «Девчата мировые! Настоящие ярославочки!»

А вечером в жарко натопленной землянке тесно. Звучат песни. Партизаны запевают новую, еще неизвестную нам, фронтовикам, песню, которая наполняет мое сердце грустью и нежностью:'

Прощай, любимый город! Уходим завтра в море. И ранней порой мелькнет за кормой Знакомый платок голубой.

Партизаны с любопытством смотрят в сторону бойцов и командиров, среди которых сидит Докукин, покуривая трубку, освещенный пламенем печки.

Жаль расставаться с земляками и теплой, уютной землянкой, но нам пора «на работу», да и гости утомлены.

17-е ноября

Боевая наша жизнь продолжается. У нас ежедневные операции. Партизаны готовятся к походу. Я наблюдала такой эпизод.

Партизаны-радисты проводили занятия. Одна из девушек расположилась с рацией под деревом, недалеко от нашей землянки, капитан подкрался к ней и, выстрелил из пистолета над самым ухом. Девушка спокойно оглянулась.

Говорят, что это один из способов воспитания и подготовки партизан к неожиданности. Метод, как мне кажется, довольно примитивный и рискованный.

Наши ребята вспоминают, что это было любимым занятием нашего бывшего помкомроты Комаренко. Проверяя посты, он проделывал подобные инсценировки. Тихо подкрадывался к часовому и с криком: «Русс, хэнде хох!» или «Русс-капут!» стрелял в воздух.

Однажды Миша Круглов, охраняя деревню Никулино, уютно расположившись в стоге сена, услыхал над своей головой выстрел, а затем крик: «Хэнде хох, рус Иван!» Круглов решил, что это немец, и с криком «А, гад!» мгновенно отскочил в сторону, винтовку на боевой взвод...

119

 

Секунда - и Украина навсегда потеряла бы «лучшего» гражданина своей республики. С тех пор Комаренко не упражнялся в таких проверках.

I

18-е ноября

Сегодня вернулась группа Игнатьевича из немецкого тыла. Голодные, измученные. Анютка их сразу в отдельную землянку, на карантин. Взяла я газеты, письма и потихоньку пробралась к ним в «изолятор». Разведчики лежат худые, как мощи. А Валюшка осунулась, страшно смотреть: под глазами синие круги, шея вытянулась, как у гуся.

Ребята рассказывают, что в Агеевских лесах партизан не оказалось. Здесь все перевернуто вверх дном: землянки разрушены, взорваны. Жители говорили, что с тяжелыми боями партизаны покинули эти места. Ребята наши долго бродили по лесу, но установить связь с партизанами так и не смогли. А потом начались скитания в поисках перехода немецкой обороны. Продукты подошли к концу.

При выходе из тыла разведчики должны были взять «языка», но около линии обороны противника напоролись на немецкую засаду. Ранен в ногу пулеметчик Отвагин и пропал без вести Михаил Гусев. Он - рыбинский. Смертельно ранен Сережа Соловьев. Очень жаль Соловьева. Он бесстрашный разведчик, замечательный, никогда не унывающий товарищ. Увлекался поэзией, писал стихи. Во взводе нашли его дневник. Короткие наивные записи. «Сегодня впервые я узнал женское сердце». Это он поговорил с Валей Лавровой об интимных вещах, и ему показалось, что он узнал женское сердцу.

В землянке-изоляторе жарко. Ребята наслаждаются теплом. Лаврова спорит с Внуковым о вдохновении.

-  Вдохновение, - говорит Внуков, - это какое-то наитие, восторженное чувство.

- Я категорически с тобой не согласна! - повышает голос Валентина. - Вдохновение - это необычайное проявление ума, высокое состояние творческого подъема. Нас, педагогов, считают сухими, черствыми людьми. А я тебе

120

 

т

Командир отдельной дивизионной разведроты лейтенант И. А. Докукин

(фото 1941 г. после окончания Подольского пехотного училища).

Разведчик сержант Леонид Зинин

 

 

Разведчик Михаил Голубев

Разведчик Алексей Сотсков

Разведчик Борис Барышников

Разведчик Дмитрий Ершов. 1943 г

Сапер, младший сержант Константин Цопко

Командир взвода разведроты капитан П. И. Васильев

Разведчик старшина Михаил Кокуев

 

Разведчик Константин Малафеев

Помкомвзвода старший. сержант М. В. Борисов

Автоматчик мл. сержант З.И. Бугаев

г—

Разговор с разведчиками дивизии ведут командир 234 сд. гвардии полковник

С. И. Турьев и комиссар дивизии подполковник Смирнов.

Слева: командир артбатареи 1340-го капитан В. И. Щуров. Справа: его жена Зоя Ивановна с сыном Володей. Этот снимок, пробитый осколком, нашли

в гимнастерке погибшего капитана. (Сын капитана Щурова — подполковник В. В. Щуров преподавал в Военной академии им. Фрунзе).

Командир 1340 сп В. Ткаленко, замполит полка - майор Орлов.

Слева направо: командир саперного батальона майор Д. Д. Балабанов,

инженер дивизии майор М.Т. Малышев и заместитель командира саперного батальона Глушков

 

Командир 1340-го сп подполковник Г. А. Бабаков

Командир 1340-го сп подполковник В.И.Малков

Медсестра разведроты Анна Тюканова,

в центре - главный переводчик дивизии

с немецкого языка М. Малая

Заместитель командира полка

по политической части подполковник П.М. Величкин

Адъютант командира 1342 сп Василий Лобарев

Разведчики дивизионной разведроты.

у    А*          •.   ,

,

 

1340 сп. Главврач санроты Иосиф Баран, справа - медсестра Нина Тихомирова; слева - я после ранения в руку, находилась после МСБ в санроте.

Разведчик 1340 сп Василий Воронов

Разведчик 1340 сп Анатолий Остащенко

«Батя» Коляда, возглавляющий партизанское движение в Духовщинском районе, рядом: гл. переводчик 234 сд М.А. Малая в д. Грязодубово. Лето 1942 г.

Начальник политотдела 234 сд. Ш. С. Садыков, 1943 год

Командир 1342 стрелкового полка полковник С. Ф. Мошкин с командиром 1360 стрелкового полка подполковником А.Ф. Мележниковым

Разведчица Валентина Лаврова

Командир батальона 1342 сп майор И.М. Бородин

Командир артиллерийского полка, лейтенант Иван Наливайко

Зам. командира 1340 сп.

по артиллерии майор 3. А. Токмаков

Помкомвзвода разведроты, старший сержант М.В.Борисов

Разведчик Алексей Федоров

Комбат 1342 сп. майор Кузьмин

Командир стрелкового батальона майор Д.А.Данилов

 

Старший врач полка капитан Ф.Д.Трофимова

Медицинская сестра Антонина Мишуто

 

Медсестра Тамара Красавина

Санинструктор старшина А. П. Пятериков

 

Командир минометной роты 1340 сп. майор П. Я Грибанов

Капитан Солодков 1340 сп. 1945 г.

По смоленским дорогам и скаты. Такие мы строили мосты и лежневки.

 

Командир 6 стрелковой роты 1342 сп

Смотр 30 марта 1945 г. Боевое знамя 1340 сп, 234 сд, командир полка В.И. Малков

Разведчик старший сержант Иван Козырев

Командир минометной роты майор Волков Б.В.

 

Израилев из штаба дивизии и старший офицер разведки дивизии Сергей Осьмак - лучший друг всех разведчиков

Политработники дивизии

-""Ч-

1

 

,       **

 

 

 

 

Командиры подразделений 1342 сп.

 

 

 

 

• ^^^^^ШИ^Ш ИГ

Замполит командир 1342 сп майор Панов ведет беседу с группой роты автоматчиков (перед боевым заданием) 1943 год

скажу: педагог без вдохновения не имеет права учить, воспитывать детей. Чем трудолюбивее учитель, тем чаще посещает его это прекрасное чувство.

19-е ноября

Вчера партизаны покинули наш лагерь. Боеприпасы, медикаменты, продукты они уложили на волокуши (спаренные лыжи) и после короткого прощания с песней, которую мы уже успели полюбить - «Прощай, любимый город!» - вытянутой цепочкой скрылись за соснами и снежными сугробами. С ними ушли и несколько наших разведчиков под командованием Сотскова, которые должны провести партизан через линию фронта.

20-е ноября

Сутки бродили под Брехаловкой. Двенадцать часов пролежали в засаде, но немцы не пришли. При отходе попали под артиллерийский огонь и еле ноги унесли.

Замполит Виноградов (он у нас вместо Полешкина, которого послали на учебу) даже погреться не дает, торопит: «Тебя срочно вызывают в политотдел дивизии. Несколько раз звонили». До штаба дивизии не менее 15 километров, часа полтора ходу на лыжах, а я как волк голодная. Ворчу себе под нос: «Зачем я им понадобилась?»

В политотделе дивизии, в большом, чистом, уютном доме, на высоком стуле со спинкой сидит миловидная машинистка Шура Самойлова. В новой гимнастерке с белоснежным подворотничком. Ее нежные ручки быстро, быстро постукивают по клавишам пишущей машинки. Между нами происходит диалог:

-  Вы не знаете, кто меня вызывал в политотдел?

-  Не знаю.

-  А где мне найти товарища Морозова?

-  Не знаю.

-  А подполковника Смирнова?

-  Не знаю.

Ординарец Морозов подает машинистке стакан креп-

121

кого горячего чая, а мне говорит: «Дуйте вы прямо к Смирнову, там сейчас весь политотдел».

У меня аж слюнки потекли. Вот бы стаканчик чайку,

такого горячего, крепкого, духовитого!

Я «дую» к заместителю командира дивизии по политчасти Смирнову. У него полно народу. Шумно, весело. Все ' стоят в овчинных полушубках и шапках. Подполковник Смирнов, увидев меня, кричит: «А вот и разведка! Авери-чева, смотри, кто к нам в дивизию приехал!» Ко мне подходит невысокого роста военный человек с худым, смуглым лицом, с горячими темными глазами. Оп трясет мою руку, обнимает:

-  Аверичева!  Софья! Да неужели это вы? Вас не узнать, вы совсем другая!..

-  Александр Александрович! И вы другой, и вас пе узнать!

Передо мной наш ярославский писатель Александр Кузнецов, с которым мы не раз встречались в Ярославле.

-  Нет, вас совсем не узнать! - не успокаивается Куз нецов.

Летят две подводы навстречу снежному ветру. Широкие сани мчатся по зимней дороге Никулинского леса в нашу разведроту. Хорошо, тепло, уютно в огромном тулупе. В санях - Кузнецов, подполковник Смирнов, корреспондент «Комсомольской правды» Крушинский. Мы с Кузнецовым вспоминаем Ярославль, театр Волкова, спектакли, наши встречи, нашу дружбу.

Молодые талантливые ярославские писатели, поэты, журналисты были настоящими друзьями театра. Александр Кузнецов, Валентина*Ёлисеева, Мария Морозова, Анна Чер-ток, Марк Лисянский и, конечно же, Анна. Гогуева, работник радио, - непременные зрители и лучшие критики всех наших спектаклей. Они приходили к нам за кулисы, чтобы поздравить с премьерой, актера - с удачей, что-то важное подсказать, просто повидать своих любимых актеров. Наши отношения перерастали в какие-то личные симпатии, в дружбу. Мы частенько собирались у кого-нибудь на квартире, читали 122

 

до поздней ночи стихи Блока, Маяковского, Багрицкого, Есенина, Пастернака... Собирались для того, чтобы послушать I к >ные стихи или новый рассказ наших друзей.

Особенно хорошо читал свои рассказы Александр Куз-(юцов. Потом вставал Марк Лисянский и своим тенорковым голосом, отбивая рукой ритм стиха, читал нараспев:

Меня учил Багрицкий Тяжелому ремеслу -За каждым словом рыскать Без чьих-либо услуг... Пусть буду неизвестен. И тем лишь знаменит, Что я в стихе был честен, Как сердце мне велит!

Скрипят полозья, осыпаются с ветвей хлопья снега, а я рассказываю Саше Кузнецову о моих замечательных боевых друзьях, о нашем командире Иване Докукине, о Вале Лавровой и Ане Тюкановой, о фронтовой дружбе, выше которой ничего не знаю.

Утром в переполненной землянке нашего взвода встреча.

Александр Кузнецов (он приехал к нам в качестве корреспондента «Известий»), корреспондент «Комсомольской правды» Сергей Крушинский, подполковник Михаил Павлович Смирнов забираются на нары.

Смирнов представляет разведчикам гостей. Затаив дыхание, мы слушаем только что написанный Кузнецовым рассказ «Свадебный поезд».

После чтения Михаил Павлович Смирнов рассказывает нам целую серию пошехонских анекдотов. Один из них я записала.

Летом 1936 года из-за сильной жары были большие лесные пожары. В городе Пошехонье-Володарск пожарник с каланчи увидал яркий заход солнца и принял за пожар в лесу. Поднял тревогу, пожарники выехали тушить пожар. Они проехали от города пять, семь километров, а до пожара добраться никак не могут.

123

Только когда солнце ушло за горизонт, они поняли, что ехали тушить не лесной пожар, а закат солнца...

Мы расстаемся с Сашей Кузнецовым. Он смотрит на меня с грустной улыбкой и говорит: «А война окончится нескоро. Сможете ли выдержать такую жизнь, если она продлится не один год?» Я помолчала, а потом ему в тон: «Если буду жива, все выдержу, все вынесу».

Через час после отъезда гостей нас выстраивают вдоль землянок. Командир роты Докукин расстается с нами. Ему присвоили звание капитана и переводят во второй полк командиром батальона. Капитан Докукин обходит строй разведчиков, пристально всматривается в каждого бойца. Его волнение передается нам. Не можем отвести глаз от любимого командира.

Мы сидим в осиротевшей земляке. Я записываю в дневник эти грустные строки, многие ребята лежат на нарах, тесно прижавшись друг к другу. Не можем смириться с переводом Докукина. Мы молчим, но каждый из нас думает: Докукин - разведчик по своей натуре, он - командир наступательного порыва, не сможет и дня просидеть в обороне. Но приказы командования обсуждению не подлежат...

Через час выходим в ночной поиск. Начинается в нашей семье новый период жизни. Отныне докукинцами будет командовать старший лейтенант Крохалев.

Докукинцы - без Докукина.

2-е декабря

Давно мы уже не были «дома». Нашей базой становятся землянки минЬметчиков в Вервищенском лесу, где нас радушно встречают бЗйцы и командир минометной батареи старший лейтенант Грибанов. Мы бродим в районе Бреха-ловки, Морзина, Пречистого. Здесь сосредоточены большие силы противника. Они расположены на господствующих высотах. Контролируют всю местность, По-всему фронту немцы построили сплошную линию обороны со множеством дзотов, с проволочными заграждениями, подвесными минами в лесных завалах и всякой другой гадостью... Попробуй - подой-

124

ди! Недаром кто-то из бойцов сочинил - и все подхватили:

На Брехаловку пойдешь, Без порток домой придешь.

____                                                                               г

Пока преодолеешь Вервищенскую высоту, десять потов сойдет: только ляжешь - вставай, только встанешь - ложись. Немец бьет по всему району. Засечет огневую позицию артиллерии или минометов в нашей обороне и колотит без устали, пока не израсходует норму снарядов и мин. Нам каждый раз приходится преодолевать высоту, потом лес. Затем мы выходим к железнодорожному полотну. Железнодорожная линия с приходом немцев в Пречистенский район не действует, она вся заминирована.

Преодолев полотно железной дороги, заходим на немецкую территорию, и тут начинается игра «в кошки-мышки».

Первый раз после ухода Докукина роту повел старший лейтенант Крохалев. Вошли мы в лес, просидели ночь между деревнями Мужицкое и Дедовичи, а на рассвете снова вернулись на базу минометной батареи. Минометчики не только предоставили нам землянки, но даже готовят на нас пищу в общей кухне.

Уже давно знакомым путем мы вышли на Вервищенскую высоту. Впереди шла группа лейтенанта Ивченко. Не доходя до железнодорожного полотна, заметили большое скопление немцев. Они готовились к наступлению. Мы вернулись немедленно и доложили командиру батальона Пе-гасову о скоплении противника. Наша артиллерия открыла мощный огонь по указанным ориентирам. Наступление немцев сорвалось. Когда стемнело, мы снова пошли в разведку. Перешли железнодорожное полотно, раненых и убитых немцев мы уже не обнаружили, залегли под деревней Мужицкое и пролежали целую ночь. Немцы не показывались.

Утром возвращаемся домой и видим около наших следов следы немецких сапог. Фашисты шли из соседней деревни и на нашей тропинке лежали в засаде с пулеметами и минометами, но не дождались. Мы ждали немцев, а они - нас.

Ивченко приказал шагать след в след, чтобы гитлеровцам было непонятно, сколько человек прошло.

125

Мы снова в засаде, снова ожидаем немцев. Валентина рядом с Колей. К этому все уже привыкли в роте: они всегда вместе. А в последнее время еще и Анютка с Ионом Бахуро

• *

становятся неразлучными. Двигается ли рота, сидим ли в засаде, они всегда рядом. Анютку не узнать. Притихла, ходит таинственная, как будто несет что-то очень ценное и боится расплескать. Вот и сейчас они вместе. Ион с автоматом замаскировался под сосной. Расстелил на снегу полу своего полушубка и Анютка удобно на нем устроилась. Анна демаскирует группу, но никто из нас не в силах ей сказать: «Прими боевой порядок». У нее такая счастливая рожица.

Мы лежали целых десять часов. Глаза заволакивает сон. Окоченели руки, ноги. Не помогают никакие спиртовки. Наконец видим: от деревни Жаровня движутся фигуры в белых халатах. Это немцы. Усталости как не бывало. Уже приближается головной дозор немцев. Они внимательно смотрят по сторонам и вдруг, не доходя метров ста до нас, поворачивают назад: как видно, заметили что-то подозрительное.

- Огонь!

Немцы, подхватывая раненых и убитых, отходят к своей обороне, а наш отход прикрывают минометы. С воем проносятся над головой мины.

После ухода Докукина из роты это первое столкновение с противником. Хотя мы и не взяли «языка», самочувствие хорошее. Враг понес потери, а мы все живы-здоровы. Благополучно миновали Вервищенскую высоту. На опушке леса попадаем под минометный огонь. Немец как бы в отместку положил нас всех на снег. Бьет, бьет без конца. Ребята вслух корректируют: «Иду... Иду.... Иду... Иду-уу! Приш-шш-ла! Перелет! Недолет! Левее! Правее! А вот и наши!..» Вокруг падают мины, но... не взрываются. Мы глазам не верим. Из-под снега торчит несколько стабилизаторов мин. Их множество.

Наступает тишина. Мы вскакиваем и мчимся прочь от этого места. Ребята не хотят верить, что мины не взорвались потому, что кто-то так их сделал. А я думаю о том, что мины делают рабочие руки. Значит, среди них есть наши друзья? 126

Эта мысль мне кажется невероятной, а впрочем почему бы и нет. Кто бы они ни были, большая им благодарность, нашим друзьям.

*

В лесу, в землянке минометчиков, играет гармошка. Приехали артисты дивизионного клуба.

Нам не до концерта. Старший лейтенант Грибанов приглашает всех к себе на КП батареи. В землянке сразу становится тесно, зато тепло и уютно. Я устраиваюсь на скамейке в самом дальнем углу и тут же, в обнимку с автоматом, засыпаю. Просыпаюсь от гомерического хохота. Анна меня тормошит, колотит: «Соня! Соня! Проснись!» Открываю глаза: все хохочут. Оказывается, я во сне разговаривала и выдала Анну и Иона. В абсолютной тишине я говорила: «Ребята, а вы знаете тайну нашей роты? У Анюты роман с Ионом!» Меня переспросили: «Что ты сказала?» И я вновь повторила: «У Анны роман с Ионом». Говорят, что я это произносила громко и четко.

^

12-е декабря

Я совершенно забросила дневник. Дела в роте неважные. Не хочется и писать. Выходим на задание каждый день, но теперь изредка пользуемся гостеприимством минометчиков. Чаще возвращаемся на базу роты в Никулинский лес. И каждый раз возвращаемся с пустыми руками. Все неудачи. Тяжелая работа, изматывающая силы, идет впустую.

С уходом Докукина в роте как будто что-то надорвалось. Настроение у бойцов неважное. Они чувствуют усталость, становятся вялыми, брюзгливыми. Ведь я-то хорошо знаю наших ребят - орлы! Дай только им настоящее дело, пусть опасное, рискованное. Но это бесконечное выжидание, бесцельное ползанье по снегу размагничивает.

Вот одно из наших возвращений с очередного задания. Все хмурые. В землянку с руганью входят мрачные Володя Чистяков и Иван Журавлев. Ставят автоматы и сразу - хлоп на нары. Мокрые, грязные. «Ребята, снимите с себя хоть маскхалаты и обувь!» - прошу я. В ответ слышу: «От-

127

стань!» - «Володя, Ваня, ведь вечером опять выходим. Как же вы пойдете в мокрой одежде!» - «Отстань, говорю»,-ворчит Чистяков. Володька грязный, засаленный, мятый. Куда же девалось его молодцеватое щегольство. «Не трогай его, Софья, - говорят ребята, выстраивая возле печки баррикаду из валенок.-Видишь, человек доходит».

На столе, как всегда, треугольники и ромбы писем. Скоро Новый год, а у нас в роте грустновато. Боевая удача необходима как воздух. Ребята по очереди пишут письма. Встает и Чистяков. Пишет в Ярославль. А что если пугнуть Владимира, написать письмо его матери Анне Федоровне!

И я пишу: «Благодарим за воспитание хорошего, смелого бойца. В бою он бесстрашен, но вот дома, в землянке, ругается последними словами, опустился. Что с ним делать, не знаем!» Кладу письмо рядом с Чистяковым. «Софья, что это ты надумала матери моей писать такое! Мать расстроится, а там еще сестренка. У нас в доме никто не ругается. Ну, даю слово!»

Под честное слово я разрываю письмо.

22-е декабря

Валя, Анютка и я живем отдельно от ребят. Вернулись с задания. В землянке чистенько. В печурке весело потрескивают дрова, а на моем топчане лежит незнакомая женщина в белоснежной мужской рубашке. Знакомимся. Корреспондент армейской газеты Наталья Мончадская. Много у нас в роте перебывало корреспондентов, но женщину, да еще такую очаровательную, вижу впервые,

Она приехала к одм в роту днем, когда мы с Анной были на задании. Ей сказали, что дома одна Валентина Лаврова. Подошла Мончадская к нашей землянке и видит: огромный боец с удалью колет дрова. «Ии-ах!»-раздается в морозном воздухе. Она спрашивает, где найти Валентину Лаврову. Боец улыбается, расправляет плечи, сдвигает шапку на затылок: «Я - Валентина Лаврова».

Не успели мы отогреться, прийти в себя, как уже говорим, говорим без конца, и вскоре между нами устанавлива-

128

 

ются отношения многолетнего знакомства. Как ни странно, но мы говорим не о войне, а о жизни, давно забытой.

Всю ночь не смыкаем глаз. Пьем чай, подкладываем в печурку аккуратно напиленные Валентиной чурки. А утром Наталья Мончадская уже не просто корреспондент, а наш фронтовой друг. Худенькая, в белом полушубке, в

I

шапке, туго затянутая широким ремнем, с маленьким пистолетом на боку. На прощанье она машет нам рукой и скрывается за высокими соснами.

129

год 1943

1-е января

Подумать только - уже 1943 год! Еще один год начинается в моей жизни. Какой он будет? Как я его проживу? И проживу ли?

Наша группа во главе со старшим лейтенантом Васильевым в расположении батальона Докукина - уже не капитана, а майора Докукина. Мы действуем на стыке деревень Селище и Берлезово. Вражеский огонь разбил, искалечил, с корнем вырвал деревья и кустарники. С приближением к КП батальона местность становится все более труднопроходимой. Приходится все чаще и чаще перелезать через завалы.

Несладко здесь пехоте-матушке. Вот и сегодня бьет немец без конца. Налет за налетом. Пули свистят, впиваются в искалеченные стволы деревьев. Наши артиллеристы что-то молчат... Сделают один налет и замолкают на целую вечность. Досадно! *•

На командном пункте батальона несколько командиров. Сам Докукин не выходит из землянки. Говорят, приказом командира дивизии на него наложен домашний арест на пять суток за то, что он ползал с разведкой батальона в немецкие траншеи за «языком». Узнаем своего «батьку» Докукина.

С большой радостью встречает нас майор Докукин. Мы, разведчики, остаемся наедине со своим бывшим рот-

130

иым. Он с любовью оглядывает нас и говорит: «Надоело в обороне, скорее бы вперед, скорее бы наступление!»

Во второй половине ночи Докукин идет с нами на

I

боевое задание. Здесь нет живого места. Земля искарежена взрывами снарядов и мин. Деревья торчат вверх корнями. Комбату все знакомо в своем «хозяйстве», он знает каждый клочок земли. Перед нами поставлена задача: выявить и уточнить систему оборонительных сооружений противника. Мы ползем с сапером. Проходим две линии проволочного заграждения. Сапер осторожно работает около самой немецкой траншеи. Это последнее препятствие.

Хотя в наше сегодняшнее задание и не входит блокировка обороны противника, все-таки хорошо бы в предновогоднюю ночь ворваться в расположение врага через все препятствия. Еще мгновение - и мы у цели. Только бы ничто не помешало...

Но!.. Движение сапера - и по всей проволоке зазвенело, забренчало. От проволоки вверх взвились и повисли в воздухе на парашютах десятки ракет. Мгновенно заработала вся огневая система. Мы открываем ответный огонь, но продвинуться вперед не можем. Среди нас трое раненых, а задание все-таки выполнено. Эта «автоматика» немцев - новость не только для нас, но даже для командира батальона майора Докукина. В будущих боевых операциях и в грядущем наступлении добытые сегодня данные о системе немецкой обороны будут иметь важное значение. Мы долго лежим под огнем, не прекращая наблюдения. К рассвету отходим.

На КП батальона Докукин наливает ребятам водки:

- С Новым годом! С новым счастьем, мои дорогие друзья! Боевых удач вам и долгих лет жизни!

- С Новым годом! - говорю я. - Всего этого и мы вам желаем, товарищ майор, а еще желаем вам стать маршалом...разведки!

Все смеются, мое пожелание одобряют.

Только сейчас я замечаю, что у Докукина остро обозначились скулы, вытянулось, возмужало лицо. Или это после бессонной ночи, или сказался месяц волнений за батальон... А глаза все с тем же блеском, задорные и решительные.

131

В эту новогоднюю ночь работали разведчики всей дивизии, полковые роты автоматчиков и учебный батальон. Разведчики нашей роты под командованием младшего лейтенанта Игнатьичева и старшего сержанта Борисова, действующие на правом фланге нашей обороны в районе Брехал овки, одержали победу.

Ребята рассказывают, как это произошло! В морозную ночь вышли они давно уже знакомым путем, как всегда, за Вервищенскую высотку, перешли железнодорожный путь. Всю ночь просидели в засаде на дороге под деревней Жаровня, но немцы не появились. Выпал свежий снег. Утром, возвращаясь домой, головной дозор - Валентина Лаврова и Михаил Голубев обнаружили на снегу чужие следы. Следы вели к железной дороге на территорию нашей обороны. Не доходя полотна, разведчики залегли, а вскоре увидели гитлеровцев. Они бежали обратно. Что-то, видно, их спугнуло. Наши спокойно выждали. Как только немцы прошли через дорогу, открыли огонь. Гитлеровцы побежали назад, потом по железнодорожному полотну. Разводчики уложили их всех на месте, а двух пленили. Одного тяжелораненого отправили без сознания на КП батальона. Второй немец оказался офицером. Он вел себя вызывающе.

На КП батальона Пегасова разведчики показали ему газеты, сказали, что под Сталинградом немцам «капут». «Фантазия! - кричит офицер, зло сверкая глазами. - Ком-мунистише, совьетише пропаганда!» Ребята доказывают, что это факт, что весь мир говорит о Сталинграде, о нашей победе, а немец орет свое: «Коммунистическая пропаганда».

Валя Лаврова показывает ему плакат: русская мать, защищая ребенка от гитлеровского штыка, просит красноармейца: спаси детей! Немец понял плакат, но повторяет: «Пропаганда!», а сам дрожит от холода и страха.

Ребята поднимают маскхалат немца, под халатом довольно легкая одежда. Затем показывают свою: «Это что, тоже

1аганда?» Немец видит теплые ватные брюки, фуфайки, полушубки, валенки бойцов. Нет, это уже не пропаганда! Но немец не сдается: он вскакивает, начинает делать гимна-

132

 

стические упражнения, показывая разведчикам, что арийцы-спортсмены, им не страшен холод. «Шпорт, шпорт!» - поучительно серьезно говорит фриц, а сам дрожит.

Тяжелораненый немец умирает. Он громко стонет. Офицер, увидев страшную предсмертную агонию своего солдата, перестал упираться и дал нашему командованию нужные сведения. Оказывается, против нашего участка обороны сейчас*

, лрует немецкая авиадесантная дивизия.

Анютка где-то бродит. Валентина спит богатырским сном. Я сижу на своем топчане, за столом, и записываю по* следние события, о которых мне рассказали ребята.

А у ребят в землянке песни, пляски. Не пойти ли к ним? Проснулась Валентина: «Ты куда?» - «К ребятам!» - «Подожди, и я с тобой!»

Ребята пляшут «ярославскую». Держатся руками за потолок землянки и отплясывают. Дима Ершов заводит: «И-их! Первая! Вторая! Третья!..»

15-е февраля

В землянку входит разводящий, чуваш Александров:

- Аверичева! На пост!

На пост - так на пост. Постепенно все вокруг затихает. Я еще ни разу не стояла на посту. Ночь. Луна. Нет ветра. Небо чистое, морозное, звездное. Высокие сосны в снегу, как будто тоже на посту. Чудесно! Не могу удержаться, чтоб не продекламировать:

Какая ночь!

Мороз трескучий,

На небе ни единой тучи;

Как шитый полог, синий свод

Пестреет частыми звездами... Вылезает из землянки старший лейтенант Крохалев,

кричит:

'    - Тебе что здесь, театр Волкова? Трое суток гауптвахты и два наряда вне очереди!

-  Есть трое суток и два наряда вне очереди! - отвечаю

я, как положено.

133

 

У меня коченеют руки, ноги. Ничего!.. Надо поразмяться! По-рас-топ-тать-ся! Вот так! Вот так! Становится теплее.

'                                                                                                                                                                               •

Оказывается, трудная вещь - эти посты. Не завидую тем, кто не ходит на задания. Им всегда приходится стоять на постах. Мысли мои переносятся в Ярославль, в театр. А интересно, смогу ли вернуться на сцену? Когда-то я очень любила играть в концертном исполнении сцену «У фонтана» из «Бориса Годунова». Попробую сейчас, теперь уже никто не услышит, все спят:

Часы бегут, и дорого мне время -Я здесь тебе назначила свиданье Не для того, чтоб слушать нежны речи Любовника. Слова не нужны. Верю, Что любишь ты: но слушай, я решилась С твоей судьбой, и бурной и неверной, Соединить судьбу мою...

Нет, нет, этого мне уже не сыграть! И Луизу не сыграть в «Коварстве»... А может, это сейчас и не нужно никому?.. Нет, я, наверное, не права.

Светает. Становится совсем холодно. Ноги окоченели. В сероватой утренней мгле приближаются знакомые фигуры повара и старшины, пробегает каптенармус Ннкола-ичев. Разводящий снимает посты.

Ура! Выдержала! А в землянке сладко спят Валентина и Анюта... Счастливые!

-  Аверичева, на кухню! - шепчет Ион Бахуро, приоткрывая дверь землянки.

Возле кухни, у востра, ребята чертыхаются, проклинают всех хозяйственниксЯз. Они чистят мерзлую картошку, вытаскивая ее из ледяной воды.

Рота проснулась. Проснулось и начальство. Ординарцы бегут с ведрами по воду. Старший лейтенант подходит ко мне.

-  Хочешь, я отменю свой приказ?

-  Благодарю! Я, знаете ли, давно не занималась хозяйством, и мне ужасно нравится чистить картошку.

134

15-е фев}

Узнали сегодня страшную весть: тяжело раненного в голову Докукина привезли в медсанбат. Оперировать его будут хирурги армейского госпиталя, которые прилетели по вызову командира дивизии Турьева.

Боже мой, Докукин без сознания!

*

21-е февраля

В роте большие изменения. У нас новый командир капитан Набатов - из минометчиков. Новый заместитель командира роты по строевой - Коростылев. Крохалева перевели в стрелковую роту. Мы на новом местожительстве в деревне Макарово. Здесь просторные, добротные землянки, даже клуб есть. Ходим только в наблюдение за обороной противника. Ждем новых боевых заданий.

23-е фев±

Вернулись с задания. Устали, промерзли до печенок. В землянке жарко. Анюта постаралась к нашему приходу, натопила печку докрасна. Свалились мы с Ваяентиной на топчаны и заснули богатырским сном. А проснулись- уже вечер. Нам же кажется, что все еще раннее утро и мы совсем не спали.

Сегодня большой праздник. День рождения Красной Армии. В этом году радостно отмечает его страна. Весь мир говорит о наших победах. Разгром немцев на Волге, капитуляция группировки Паулюса под Сталинградом.

Командиры теперь - офицеры, мы - солдаты. Все будут носить погоны. Как-то непривычно: офицер,

солдат!

А мне пришла посылка, на этот раз от родных. Наверное, долго собирали ее, отрывали крохи от своих пайков. На столе круг колбасы, банка консервов, кусок сала, сибирские «печенюжки» (они напомнили мне детство). Анютка несет горячий суп, картошку. Мы давно не были вместе. Вот так будем сидеть втроем и говорить, говорить...

135

25-е февраля

Получено задание взять контрольного пленного в районе Песчивы. Мы выходим в расположение второго батальона первого полка. Здесь нельзя окапываться - болото. Поэтому вместо землянок построены надземные сооруже_-ния (срубы не в земле, а на поверхности) и замаскированы мхом. Подготовка к операции поручена командиру взвода Ивченко. Двое суток мы ведем наблюдение, а на третьи с утра выходим для окончательного уточнения огневых точек противника.

На открытой поляне, недалеко от смолокурки, немец нас заметил и начал прочесывать это место пулеметным огнем. Пришлось залечь.

С наступлением сумерек продолжаем продвижение. Перед нами слева высокая гора, темный сосновый лес, а над лесом луна. Мы двигаемся гуськом. Недалеко от Песчивы ребята обнаруживают на снегу свежие следы немецких сапог и телефонный кабель. Гитлеровцы опередили нас. Как видно, сидят в засаде под смолокуркой и в ложбине. Между ними телефонный провод. Кто-то из наших бойцов перерезает провод, не понимая, что он срывает операцию, дает знать немцам: мы здесь.

Набатов отдает по цепи приказ: занять оборону. Мы окапываемся в глубоком снегу. Хруст снега, стук лопаток разносится в морозном воздухе. Наконец наступает тишина.

Капитан Набатов посылает неразлучных друзей Батракова и Зинченко к смолокурке, чтобы уточнить расположение немецкой засады. Мы всматриваемся вперед, вот-вот появятся наши товарищи. Но тут со стороны немцев полоснула очередь.

«Огонь!» - кричит Набатов. Немец дает плотный ответный огонь. Набатов и Виноградов отходят с ротой, а наша группа с помкомроты и лейтенантом Ивченко прикрывает их отход.

Утром около смолокурни ребята нашли трупы Батракова и Зинченко. Они подорвали себя и группу немцев на противотанковых гранатах.

136

7-е марта

Анюта пришла вместе с секретарем-телефонисткой особого отдела дивизии Марусей Магнит. Мало кто знает старшего лейтенанта Марию Быченкову по фамилии, зато всем известны ее давние позывные: «Я - Магнит!», «Я- Магнит!». Это накрепко пристало к Марусе. Магнит в белом полушубке и шапке, с мороза краснощекая. Под бурным натиском Магнита мы не можем устоять и уже через несколько минут едем к ней в гости.

Анна не зря в разведке. Она вчера узнала в штабе дивизии, что нас всех троих переводят в другие подразделения. Приказ из штаба фронта: девушек отозвать из разведки. Беспокоятся, что мы можем попасть в лапы фашистов. Приказ фронта есть приказ. Значит, так надо! Но как обидно, как горько расставаться с боевыми друзьями!

8-е марта

Сегодня последняя ночь нашей жизни в роте, которая стала нам родной. Завтра мы - Валя, Анюта и я - с утра отправляемся в отдел кадров дивизии.

Уношу с собой все самое лучшее, все самое светлое, что навсегда вошло в мою душу. Никогда не забуду друзей, с которыми шла в бой. Да разве можно забыть Ивана Докукина, моих родных подружек Валю Лаврову и Аню Тюканову! Неужели уйдут из моей памяти Васильев и Ивченко, два Михаила - Голубев и Круглов, Михаил Кукуев, Румянцев, Борисов, Чистяков, Журавлев, Дмитрий Ершов, Власов, Козырев, Гусев, Орлов, Федоров, Сотсков, Барышников, самый старший разведчик Иван Афанасьевич Самохвалов и самый молодой Вася Талдыков. Останутся в сердце моем Роман Перфильев, Юрий Романов, Саша Кузнецов, Ефим Рудкин, Сергей Соловьев, Дубровин, Зинин, Зинченко, Батраков, павшие смертью храбрых.

1

I

9-е марта

Анютка исчезла незаметно. Мы с Валентиной шагаем вдвоем, как шагали когда-то в Ярославле по шпалам. Тогда мы почти бежали, несмотря на страшную жару, полные

137

 

 

надежд и ожиданий. Кажется, много времени прошло с тех пор. А сейчас холодно, но мы идем, еле-еле переставляя ноги, и часто подаем себе команду: «Привал!» Мы понимаем: так надо, но с ротой расставаться жалко. И, прежде чем зайти в отдел кадров дивизии, направляемся «в разведку», в политотдел к майору Садыкову.

Майор стоит босиком и голенищем сапога раздувает самовар. - Избаловали вас, разведчиков! - говорит он.- Всем пайки как пайки, а разведчикам - усиленный. Всем ботинки с обмотками, а разведчикам - сапоги. И волосы не стригут - чубы отрастили... Аристократы! Зачем вы пришли! Жалко расставаться с легкой жизнью? Ах, вы легкого не ищете? Так идите в полк. Вы пришли узнать, куда вас определяют? Пожалуйста! Лаврову, как педагога-математика, в артполк наводчицей. Тюканову туда же санинструктором, Авериче-ву-в 1342-й полк снайпером.

Самовар уже шумит, пыхтит. Майор доволен:

- Садитесь пить чай, девчата!'

Нам не до чаю. Расстаемся с Валентиной у перекрестка дорог.

Валюта недовольна:

-  Артиллеристы сидят за десятки километров от обороны. Они же видят немцев только в стереотрубу!

-  Скоро дивизия пойдет в наступление, и тогда будешь лупить фашистов прямой наводкой! - успокаиваю я Лаврову.

-  Тебе хорошо говорить: у тебя есть возможность сбежать в полковую разведку или роту автоматчиков... Ну, прощай, Софья? давай хоть поцелуемся, дьяволица ты этакая! - Валентина обхватывает меня сильными руками.

Привычным движением она забрасывает автомат за плечо и, немного сутулясь, вразвалочку, не оглядываясь, уходит. А я долго смотрю ей вслед.

10-е марта

В полуразрушенной смоленской деревеньке Городно, занесенной сугробами грязного снега, размещается штаб 138

1342-го стрелкового полка со своим хозяйством. Вхожу в дом. Налево русская печь, широкие двухъярусные нары. Направо, за длиным столом, над оперативными картами склонились офицеры штаба. Встречают меня приветливо. Предложили пока расположиться у них в штабе.

Вечером пошла на концерт художественной самодеятельности полка. У входа в клуб с визгом бросилась ко мне Томка Красавина, повисла на шее, чуть не задушила. И тут же подходит Тося Мишуто, как всегда тихая, ровная, спокойная. Как я им рада! На душе сразу потеплело.

После концерта вернулась в штаб. Там продолжалась деловая жизнь. Начальник штаба полка майор Третьяков, капитан Борисов, топограф лейтенант Цыбатов и младший лейтенант Мития по-прежнему сидели за картами.

Шуршание бумаги, скрип перьев и карандашей. Разговоры по телефону с подразделениями. Офицеры штаба не похожи на военных, скорее похожи на инженеров, конструкторов, работающих над проектами новых машин.

р

11-емарта

Живу в абсолютном бездействии. Вот уже второй день держат меня в штабе. Уж не думают ли приобщить к штабным делам! За столом один Митин. Он молча пишет. Официально младший лейтенапт числится командиром взвода противовоздушной обороны, а практически выполняет в штабе всю оперативную работу. Алексей Иванович Ми-тин неутомим. Говорят, он работает сутками. Я заметила: когда в штабе тихо, Алексей Иванович достает книжечку-блокнотик и усердно записывает что-то.

В штаб пришел Володя Митрофанов, которому я очень обрадовалась. Стали вспоминать Ярославль, наш Волков-ский. Как давно это было -театр, сцена, - сто лет назад. Сейчас он лейтенант, старший адъютант командира батальона. Он мне рассказывает кое-что из боевой истории полка. Ему помогает Митин.

История эта действительно боевая. Я узнала о суровых боях, из которых с честью выходил полк; о героической

139

смерти комиссара Щелокова, который под Федоровкой поднял знамя и повел полк в атаку; о лейтенантах Смирнове и Коростылеве, принявших вместе со своими бойцами бой с танками; о командире полка майоре Комарове, который, тяжело раненный, продолжал руководить боем...

Митин ставит на стол чашки, нарезает хлеб. Володя продолжает рассказ, А я все слушаю, слушаю...

12-е марта

На левом фланге нашей дивизии начались наступательные боевые действия. Скоро и мы двинемся вперед. Засиделись! Сейчас каждый солдат готовит себя к боям. Вчера разговаривала с начальником штаба полка майором Третьяковым в присутствии нескольких офицеров. Не могу я больше сидеть в штабе. На мое счастье пришел заместитель командира полка по политической части майор Дмитриев. Он сразу же встал на мою сторону, посоветовал майору Третьякову познакомить меня с лучшим снайпером полка Гурием Борисовым. Все-таки много на свете хороших людей. Я это поняла здесь, на фронте.

Узнала, что младший сержант второй стрелковой роты нашего полка донской казак Гурий Андрианович Борисов - лучший снайпер во всей дивизии. Он мстит за разрушенный свой край, за свою семью. У него на счету - 125 убитых фашистов. Счет солидный! Частенько он выходит «на охоту» со своим другом Меркуловым. Есть в полку повар-снайпер Бабин. У него на счету 26 гитлеровцев. Сварит Бабин обед, накормит бойцов, возьмет свою снайперскую и идет «на охоту»."

*

Гурий Борисов, честно говоря, отнесся ко мне довольно скептически, но все-таки не отказался от такого напарника: «Приказ есть приказ!» Я ушла с ним во вторую роту. Борисов познакомил меня с обороной противника, а потом до глубокой ночи мы разговаривали.

- С Дона я. Донской казак. Мне уже сорок шесть, -степенно рассказывает Гурий Андрианович. - Кое-что повидал на своем веку. В семнадцатом мобилизовали меня в 140

 

армию, но с немцами тогда воевать не пришлось, началась революция. В гражданскую два с половиной года служил разведчиком в Конармии Буденного. Много порубал бе-

*                                                                                                                                                                              •

лых. А потом жили мы недалеко от Цимлянской. В 1930 году встуиил в колхоз. Был бригадиром животноводческой бригады. Зарабатывал 700, а то и 800 трудодней в год. Да жинка моя, Евгения Стефановна, зарабатывала 300 трудодней. Жили хорошо. Хорошела и крепла станица наша Ново-Цимлянская. И вдруг война! Пошел в армию. Жена, три сына, дочка остались в своем дому, а там фашист по-разбойничал. Что с моими сейчас, не знаю! До апреля сорок второго воевал в Сталинграде, а в апреле попал в вашу Ярославскую дивизию. Тогда дела были неважные, да и немец был другой. В июле стояли мы под деревней Селище. Немцы до того обнаглели, что в трехстах метрах от нашего дзота ходили свободно, в рост, ничего не боялись. Заметил я одного гитлеровца: он как хозяин ходил по деревне. Длинный, худой, сутулый, шел не спеша, как будто так и полагается. «Ах ты, сволочь, - подумал я, - не будешь ты больше шагать по нашей земле». Фашист остановился у дома, закурил. Я прицелился и выстрелил. Фриц грохнулся на землю.

13-е марта

Перед рассветом вышли с Борисовым «на охоту». Окопались, подготовили запасные ячейки, замаскировались и ждем. Немецкие траншеи как вымерли. «Они уже ученые, не показываются», - шепчет Гурий Андрианович. Время тянется медленно. Чтобы не окоченели руки и ноги, двигаю пальцами. Во второй половине дня из окопа вынырнула голова немца в каске. Мгновенно раздался выстрел Борисова. Немец поднялся в рост, каска свалилась с головы, потом рухнул и он сам.

С уважением смотрю я на Гурия Андриановича, восхищаюсь его выдержкой и мастерством. Ведь в окопе только на миг что-то промелышуло, но этого оказалось достаточно для снайперского выстрела. Так бы и мне!..

141

17-е марта

Наконец-то лед тронулся и у нас. Мы наступаем! Какое это великое чувство: Красная Армия наступает!

В ночь на 13-е марта разведчики на левом фланге полка у Берлезова обнаружили, что противник из-под города Белого начинает уходить в направлении Духовщина-Яр-цево, сжигая населенные пункты.

В штабе полка никто не спит. Все ожило, задвигалось, зашумело. Гудят телефоны. «Волга! Волга!» - слышатся позывные. Штабные офицеры неузнаваемы: подтянутые, помолодевшие они расходятся по отделениям. ПНШ-1 Борисов уходит с группой автоматчиков, уговорила и меня взять с собой.

Полк начал преследование противника. Оборона противника преодолена. Здесь тонны проволочного заграждения и мин различных систем. Около проволоки и на бруствере лежат бойцы в белых маскхалатах. Они уже никогда не встанут. Это полковые разведчики. Они и мертвые указывают пехоте путь на запад. Мы идем со стрелковой ротой капитана Гарбузова, которая быстро продвигается вперед. Ночью вышибли гитлеровцев из круговой обороны и остановились. Вокруг нас взлетают в небо ракеты. Мы давно уже оторвались от полка.

На рассвете, в сером тумане, метрах в пятидесяти увидели немецкие траншеи, битком набитые гитлеровцами. Они поливают нас из пулеметов, нельзя поднять головы. Только теперь мы поняли, что вклинились далеко в немецкую оборону, окружены со всех сторон. У нас плохо с боеприпасами. Приказано беречь каждый патрон. Огонь открывать только в исключительных случаях. Приказано во что бы то ни стало удержать эту линию обороны.

Позади небольшая лощинка с кустами вытянулась к лесу. Это единственная возможность прорваться к своим, чтобы установить связь с полком. Капитан Борисов посылает автоматчиков, но ребята, не добежав до середины лощины, остаются в ней навсегда. Гитлеровцы простреливают лощину вдоль. Двое бойцов стрелковой роты пытаются вы-

142

нести автоматчиков, но, раненые, ползут назад в траншеи.

По очереди стоим на посту. Остальные отдыхают в бывших фрицевских землянках. Я не могу там сидеть:

• •

страшно пахнет дустом. Все стены увешаны картинками: голые женщины.

Бойцы-раскуривают «козью ножку». Смакуют одну на всех. В дверях появились капитан Гарбузов и Борисов.

-  Товарищ капитан, что-то «рыжие» странно себя ведут: то поливают нас огнем, то совсем затихают,- говорят бойцы.

-  Немцев крепко жмут с флангов. Вот они и нервничают. Вероятно, готовятся к отходу... - отвечает Борисов. -Главная задача, товарищи, удержать оборону до прихода наших, а там пойдем! Как, удержим?

-  Костьми ляжем, а враг не пройдет!

Капитан Гарбузов раскуривает с бойцами последний табак, вытряхнутый из кисета. Лицо его спокойно, только крепко сжатые челюсти да вздрагивающая жилка на виске выдают его тревогу и волнение. Наших все нет и нет. Помощь пришла гораздо раньше, чем мы ожидали. К вечеру в лесу заметили движение. Думали, немцы... Присмотрелись: свои! Командиры прислали к нам связных, а через некоторое время к нашей круговой обороне двинулась пехота со станковыми пулеметами, минометами. Бойцы шли гуськом. Огромные тени вырастали перед нашими глазами, будто к нам приближались гиганты и растворялись среди нас, В траншее становилось тесно и жарко.

Вдали, в глубине немецкой обороны, пылает зарево пожаров, ухают взрывы. Гитлеровцы, отступая, сжигают деревни, взрывают мосты и дороги. Из леса ударили наши артиллеристы. Пехота двинулась вперед.

Сегодня мы с капитаном Борисовым вернулись в штаб.

1

22-е марта

Штаб расположился в деревне Вертки Заболотные. Ми тин и Цыбатов составляют сведения о результатах про-

ч

движения полка с 14 по 22 марта. Освобождено от немецко-

143

-

 

фашистских захватчиков 32 населенных пункта. Очищена от противника шоссейная дорога от города Белого до райцентра Пречистое. Отличилась в боях стрелковая рота, которой командовал капитан Гарбузов. Говорят, многих представили к награде.

23-е марта

И снова я живу в штабе. Все офицеры относятся ко мне по-дружески. Вероятно, они соскучились по женскому обществу, проявляют всяческую заботу, но у меня неважнецкое настроение.

Начальник штаба полка майор Третьяков и слышать не хочет о том, чтобы направить меня в боевое подразделение. По мнению офицеров, Третьяков умный, грамотный штабной работник. Наверное, это так, но почему-то любые диспуты, возникающие в свободное время среди офицеров штаба, даже на такие темы, как искусство, в присутствии Третьякова упрощаются, становятся неинтересными.

Только что я помыла в хате полы (надо хоть чем-то заняться!). Лежу на печи и думаю о том, как бы вырваться отсюда, чтобы не обидеть хороших людей, не испортить отношений с начальством и не нарушить воинский устав. Сегодня спор о женщинах фронта. Третьяков  считает,  что  жещины  на  фронте  ищут острых ощущений. Борисов, Митин, Цыбатов возмущены, заместитель командира полка по артиллерии капитан Новиков улыбается: «Глупости, майор, не хочется даже спорить». Третьяков продолжает: «Конечно, я не отрицаю,

Ф

прежде всего - патриотизм! Но есть и такие, кто находит интерес в том, что мужиков много, а я, дескать, одна. Другие любят ходить на острие ножа, увлекает игра со смертью...» (Взгляд в мою сторону).

Оскорбительная философия Третьякова глубоко возмутила меня. Все происходит необычайно просто. Я выхожу из штаба и иду прямо в землянку командира полка. Здесь же и майор Дмитриев.

*

Я вас очень прошу направить меня в подразделение! 144

-  Наконец-то! - обрадовался командир полка майор Озерский. - А мы только что с замполитом о вас вспоминали. Что это, думаем, Третьяков держит боевую разведчицу в штабе! Мы вам поможем. В роту автоматчиков к капитану Печенежскому пойдете!.. Печенежский - командир крепкий, смелый, да и заместитель его по политчасти Петров-редкой души человек, настоящий большевик. А с автоматчиками вы должны быть знакомы. Докукинцы не раз встречались с нашей ротой. Когда Докукин пришел в наш полк, автоматчики частенько действовали вместе с его батальоном. Хороший мужик Докукин. Отчаянный, но хороший! Очень приятно слышать такой отзыв о моем бывшем командире.

24-е марта

Нагруженная вещевым мешком, скаткой шинели и плащ-палаткой, вхожу я к автоматчикам и останавливаюсь на пороге. Бойцы спят на широких нарах вдоль всей хаты. Образцовый порядок, чистота, ароматно пахнет супом и жареным салом.

У печки боец в нижней рубашке и фартуке ловко орудует ухватом. Он с любопытством оглядывает меня прищуренными глазами. Выпрямляется.

-Аверичева?! Здравствуй! Неужели ты к нам? - и представился: - Ефрейтор Никифоров!

Откуда-то из-под плащ-палаток и шинелей выскакивает толстый щенок. С веселым лаем он мчится вдоль нар и мохнатым черным комочком с визгом бросается мне под ноги. «Букет, Букет! Ты что, с ума сошел? Ко мне!» -гремит густой бас. В дальнем углу поднимается человек с рыжей копной кудрявых волос. Он приближается ко мне. Вижу - капитан. Догадываюсь: командир роты автоматчиков Печенежский. Капитан пригладил свои рыжие кудри и

громко сказал:

- Товарищи, к нам пополнение, разведчица Софья Аверичева!

Автоматчики проснулись, многие сползают с нар. Вы-

сокий пожилой человек, приветливо улыбаясь, по-отечески жмет мне руку:

- Старший лейтенант Петров! - представляется он.-Мы вам рады. К докукинцам у нас в роте относятся с большим уважением. По-моему, вы член партии? Добро! Парторг Хакимов, принимай пополнение!

Букет вьется около бойцов, жалобно тявкает.

-  Проголодался, бедняга! - говорит Печенежский и берет щенка на руки. - Никифорыч, как там у тебя с обедом?

-  Полный порядок, товарищ капитан! Разрешите приступить к раздаче?

Он вооружается черпаком и приглашает всех к столу.

25-е марта

Идут сборы к маршу. Спокойно, без суеты. Рота автоматчиков резко отличается от дивизионной разведки. Здесь бойцы постарше. Разведчики народ легкий, подвижный, а тут и командиры степенные, спокойные, уравновешенные. Даже внешне автоматчики выглядят иначе. У всех каски, лопатки, а у нас в разведке не любили обременять себя лишней тяжестью. Автоматчики удивляются: как же на войне можно без каски и лопатки!

Печенежский говорит: «В нашем деле без каски никак нельзя. Скольким она спасла жизнь! А лопатка - непременный друг солдата! Придется подружиться с такими вещами».

Подготовка к маршу закончена. Ефрейтор Никифоров и писарь Саша Шестаков уже погрузили ротное хозяйство на телегу. Наверху - Букет. Пес смотрит заискивающим взглядом на своих благодетелей, помахивает пушистым хвостом. Автоматчики прощаются с ним, жмут лапу, треплют черную шерстку, приговаривают: «Не балуй, веди себя хорошо, скоро встретимся, - и наказывают Никифорову и Шестакову: - Берегите пса!

26~е марта

После небольшого перехода полк передислоцировался в район Сошно-Добрино.

146

В полк пришла весть о том, что Докукина отправляют эшелоном раненых в тыловой госпиталь. Я отпрашиваюсь и мчусь на станцию Ломоносове. На перроне тишина. Оди-

V

моко и сиротливо стоят на узкоколейке крошечные вагоны без паровоза, занесенные снегом и инеем.

- Сестра, сестричка! Не у вас ли майор Докукин?

К перрону подходит группа бойцов. Я узнаю разведчиков дивизионной роты. Они тоже пришли попрощаться. 1Гз крайнего вагона выскочила худенькая девушка: «Эй, разведка! Здесь ваш Докукин!»

В пустом, холодном, заиндевевшем вагоне, на нижней полке лежит раненый, в бинтах. Мы с трудом узнаем в нем своего командира. На руке шина, голова - какой-то огромный забинтованный треугольник. «Товарищ майор, - тихо окликает Докукина сопровождающая медсестра, - к вам пришли попрощаться». Докукин открыл глаза, пытается

улыбнуться.

Мы стоим онемевшие около своего командира. В вагоне тишина, только слышно тяжелое дыхание раненого. Наконец огромным усилием воли он открывает глаза и подмигивает нам: «Не вешайте, голову, все будет в порядке. А если встретите Кольку-полицая, не давайте ему спуску». - «Ну, как вы, товарищ майор?! - буквально застонали ребята. - Держитесь, товарищ майор! Кончится война, встретимся?!..» *

Докукин устал, он лежит с закрытыми глазами. Я выскочила из вагона, чтобы не разрыдаться. Идем против ветра. Холодно. Все молчат.

27-е марта

Пока мы живем на одном месте, постараюсь подробнее записать все, что услыхала об автоматчиках. Вот рассказ заместителя командира роты по политчасти старшего лейтенанта Петрова:

- С первых боевых дней нашего полка автоматчики

* Иван Афанасьевич Докукин после госпиталя вернулся на родину, Скончался в 1947 году. (С. А.)"

147

выполняют задания разведывательного характера. На первых порах у нас не было ни опыта, ни умения. За контрольным пленным выходили целой ротой и вели главным образом разведку боем. Несли большие потери, и не всегда наши операции проходили успешно. Начали мы думать о том, чтобы действовать небольшими группами, бесшумно... Инициаторами этого дела были Анистратов, Ушанов, Ляльченко, Бугаев, Сальников, Мартиросян... Правда, была у нас некоторая неловкость с нашими инициаторами. Анистратов и Ляльченко прибыли к нам с судимостью, и тогдашний командир полка Григорьев советовал сначала присмотреться к ним. На задания мы их не брали, а если другой раз они и шли, то не дальше нашего переднего края. Однажды приходим с задания. Анистратов и Ляльченко лежат на нарах, посмеиваются: «Опять с пустом?» Разозлились мы: «Попробовали бы сами!» Вскочил Анистратов с нар: «Да мы хоть сейчас. Вы же нам не доверяете!..» А Ляльченко: «Это, брат, похуже тюрьмы!» У Анистратова оказалось дельное предложение: видать, не зря они на нарах валялись. План был дерзкий, но мы рискнули.

Действовали тремя группами с расположения батальона Докукина. Была метель, в двух шагах человека не увидишь. Группа захвата - Анистратов, Бугаев, Ляльченко, Ушанов и Сальников - в маскхалатах исчезла в белой вьюге. В рост подошли они к немецкой обороне. Только у самых траншей их окликнул немецкий часовой: «Бэр ист да?» Анистратов что-то выкрикнул по-немецки, и гитлеровец, удовлетворенный ответом, пошел себе, насвисты-

*   *                                                                                                   —

вая, дальше. Анистратов оставил Сальникова и Бугаева в траншеях, а сам вместе с Ляльченко и Ушаковым вошел в землянку. Один немец спал, другой сидел у рации. Радист обернулся: русские! Схватил автомат, но тут же был сражен точным ударом Ляльченко. Проснулся второй немец: «Вас ист лес? Русише зольдатен!» Анистратов скомандовал: «Шнель, шнель!» Немец сбросил домашние туфли, натянул сапоги, накинул маскхалат и, увидев, с каким наслаждением Лешка Ушанов и Павел Ляльченко глотают

148

 

горячий кофе, который обнаружили на плите, прихватил иод мышку буханку хлеба, думая, что русские голодают. Когда вышли, немец приложил палец к губам: «Тс-с!» - и, кивнул в сторону своих, добавил: «Пук-пук!» Его пусти-ми вперед, чтобы показал проход через свое минное поле. Пурга замела следы автоматчиков, и немцы вряд ли поня-, что у них произошло в обороне.

«Язык» дал ценные показания, жил у нас в роте и имеете с полковой переводчицей Беллой Самборской выползал в нейтральную зону агитировать своих. Потом его увезли в штаб дивизии, и он продолжает агитировать в других районах обороны.

Наши первые ходоки за «языком» стали героями. Ани-стратову присвоили звание младшего лейтенанта. Так у нас появились мастера бесшумной блокировки дзотов. Только за февраль мы вытаскали из обороны противника чуть ли

не целый взвод.

Как брали немецкого лейтенанта, рассказал капитан

Печенежский:

- Это было 25 февраля в районе деревни Берлезово. Скрытно подобрались к немецкому дзоту и залегли метрах в двадцати от него. Но бесшумной блокировки на этот раз не получилось. Немецкий часовой заметил разведчиков и поднял тревогу. Гитлеровцы открыли огонь. Одна группа автоматчиков выдвинулась вперед и забросала их гранатами. Анистратов поднялся, повел свою группу в атаку. И, нарушая правила ночного боя, с криком «ура» все автоматчики ринулись вперед. Немцы, как видно, решили, что наступает целый полк, и в панике бежали, оставив блиндажи и засев в траншеях. Но мы их оттуда выжили и преследовали в глубь обороны. Перебили почти весь гарнизон. Командир отделения Бугаев ранил немецкого лейтенанта, схватил за шиворот, и тот поднял руки, хотя у него был пистолет и автомат с полным рожком патронов. На помощь Бугаеву пришли Анистратов, Сальников и Ушанов, и вся группа благополучно отошла на свои позиции. При отходе пленный, надеясь, что его услышат свои, начал громко

149

 

кашлять, за что получил несколько хороших тумаков. На допросе лейтенант жаловался: зольдатен, видишь ли, грубо, нетактично обращаются с пленными.

- Сейчас многих боевых друзей нет с нами, - закончил свой рассказ Печенежский. - Алексей Ушанов в одной из операций получил ранение и после госпиталя вернулся домой, в Кострому. Тяжелораненый Павел Ляльчёнко был эв1*^«^ ван, и судьба его неизвестна. Перед ранением он командовал взводом разведки нашего полка. Нет с нами Мартиросяна, нет многих других, но боевой дух, боевые традиции живы.

Вот что я узнала о моих новых товарищах.

29-е марта

Полк сосредоточился в районе деревни Село. Во время марша погиб пес Букет. Упал с телеги и прямо под колеса. Автоматчики гибель его восприняли как большое несчастье. Уж очень они его любили. Букет напоминал им о далекой мирной жизни. Никифоров и Шестаков расстроены больше всех. Они чувствуют себя виноватыми, что не уберегли любимца роты.

7-е апреля

Более недели живем на одном месте. Замполит роты Петров поручил мне проводить ежедневный обзор газет, чтение наиболее интересных статей. Делаю это с удовольствием, потому что автоматчики очень хорошо слушают, задают вопросы. Частенько возникают у нас споры, диспуты. Еще меня выбрали редактором «боевого листка». Это тоже партийное поручение.

12-е апреля

Полк расположился в лесу на привале. Долго ли мы будем здесь, никто не знает. Может, час, а может, и весь день. Сосновый лес подернулся дымкой. Весеннее яркое солнышко пригревает, как летом. Разноголосо заливаются птицы. Ну прямо сказка, правда, не венского, а смоленского леса!

Не верится, что совсем еще недавно здесь хозяйничали

150

ф.пнисты, что около каждого дерева и кустика нас поджи-мла смерть. Разведчики хорошо знают эти места.

Гавровский лес! Я всматриваюсь в его глубину. Она гаит неразгаданную тайну бесследного исчезновения ко-мандира взвода дивизионной разведки артиста театра Волкова Васи Мосягина с ординарцем Фроловым, Мне рас-• казал Миша Голубев, что после короткой схватки взвода с немцами они исчезли. Разведчики обшарили весь лес, нею территорию вокруг, но Мосягина с ординарцем так и не нашли. Это было 28 апреля 1942 года.

Вспомнила разведчиков - и ужасно захотелось в раз-кедроту, потянуло к ребятам. Это, вероятно, от того, что до сих пор я не была в бою со своими новыми товарищами.

Пылает костер. Потрескивают сосновые ветки. В котелках кипит, булькает чай. Сейчас выпьем по кружке чая, умнем по ломтю хлеба - и можно ждать до обеда. Здесь все кажется вкусным. У всех зверский аппетит. Я себя чувствую здоровой, бодрой, сильной. Жизнь фронтовая мне явно на пользу. А она, эта самая жизнь фронтовая, идет, продолжается. «Боевые листки» выходят через 2-3 дня. Только что приходил секретарь парторганизации полка капитан Панов. Он принес для нашего «боевого листка» статью о новых зверствах гитлеровцев.

В деревне Нивка мать троих подростков Пелагею Дмитриевну Севостьянову, которая пыталась спасти детей от увоза в Германию, гитлеровцы вначале сильно избили, а потом закололи штыками. В деревне Дубовицы заподозрили шестнадцатилетнего Мишу Сурпатова в связях с партизанами. Его избили, привязали к дереву, вблизи его дома, и в течение четырех дней на глазах родных и односельчан издевались над ним. Михаил Сурпатов умирал медленной мучительной смертью. Фашисты стреляли в руки, ноги, а потом убили выстрелом в голову.

Почти в каждом номере «боевого листка» мы помещаем все новые и новые факты о страшных злодеяних, которые совершают захватчики на нашей советской земле. Пусть все знают, за что они идут в бой!

151

 

Заканчиваю очередной номер. Надписываю: Г-ский лес, 12 апреля 1943 года. А вверху красным карандашом-«Смерть немецким оккупантам!» Это у нас в душах: смерть немецким оккупантам!

17-е апреля

Совершили марш через Пречистое, Большие Вереш-ковичи, Захаркино. Жуткая картина предстала перед нашими глазами. Вместо сел и деревень - груды пепла и кирпича. Одиноко торчат трубы печей, как памятники на могилах. Грустная, одичалая дорога ведет нас через село Пречистое. Оккупанты, отступая, взорвали и сожгли здания, постройки, мосты. Каждый метр земли обагрен кровью. На подступах к Пречистенской высоте сотни наших воинов пали смертью храбрых. А в самом Пречистом буйствовало гестапо. Я видела виселицы с нашими людьми, у которых на груди было написано: «Партизан».

За связь с партизанами гитлеровцы пытали, вешали, казнили по малейшему подозрению или доносу, уродовали до неузнаваемости... Такое трудно описывать. Невыносимо жутко видеть. А совершить? Кем надо быть, чтобы совершить такое? Только не человеком.

Над землей низко нависают тучи. Мощной нескончаемой лавиной движутся на запад батальоны Ярославской коммунистической дивизии. Мы идем по пятам гитлеровских палачей, мы идем в бой за нашу Родину, и сердца наши наполнены, нет не местью, а священным гневом и ненавистью.

• *• 18-е апреля " „

Мы пришли на смену 17-й гвардейской дивизии и заняли оборону. КП и штаб полка со своими подразделениями рассредоточились в оврагах вблизи деревни Журавы. Меня очень радует соседство с сапротой. Смогу хоть изредка встречаться с девочками.

В оврагах появились стандартные бани и жарилки из фанеры. Обещают во второй половине дня пропустить всю нашу роту.

152

 

Я получила много писем. Прочитала бойцам письма от Л. С. Ковалевской о театральной Москве и письмо от своей племянницы Людмилки. Она секретарь комсомольской организации, заканчивает 10-й класс. Комсомольцы школы просят передать моим боевым друзьям привет. На собрании класса они решили написать заявление в военкомат с просьбой после окончания школы направить всех в действующую армию.

Говорим о театрах в Москве. Я вслух мечтаю: увидеть бы сейчас дорогую мою столицу, золотую мою Москву. Решение идти на фронт всем классом наши ребята не одобряют: постараемся сами с врагом справиться, а они пусть учатся, идут работать, сейчас стране нужны, как никогда,

специалисты.

Пришел старшина роты, и началась баня, настоящая баня - с паром! После бани девочки из санчасти затащили меня в свою землянку. Напоили крепким чаем, накормили жареной картошкой. Вспоминаем нашу встречу, поверяем друг другу душевные тайны. Больше всех откровенничает Томка Красавина. Говорит без конца. В веселой болтовне она выдает тайны и свои и подружек. «Зачем скрывать? Здесь, на фронте, взаимоотношения должны быть ясные, светлые, как на ладошке! - Она показывает свою глянцевитую ладонь и продолжает: - Видишь ли, Соня, капитан Печенежский и наша Нина любят друг друга. А с твоим приходом в роту у них что-то произошло. Нина не встречается с Печенежским, и оба страдают». - «И совершенно зря!» -перебиваю я Томку. А она сыплет дальше: «А ты знаешь, в нашу милую Мишуту тоже кое-кто влюблен. Но Тосик у нас молодец - твердая, непреклонная. Она ни в кого не влюбляется!.. Но если уж влюбится, то навек».

Тося Мишуто, прислонясь к стене землянки, тихо, беззвучно смеется. Лицо ее светится. Собирая в косы свои длинные густые волосы, она произносит певучим голосом: «Ты права, Тома. Мне кажется, что любить в жизни можно один-единственный раз, а здесь, на фронте, к сожалению, многие на любовь смотрят легко».

153

 

24-е апреля

Днем и ночью мы наблюдаем за противником, высматриваем «языка». Мы - это группа бесшумной блокировки дзотов. Остальные автоматчики несут службу по охране командного пункта и штаба полка.

Плоховато сейчас с питанием. Вот уже несколько дней наш Никифоров варит болтушку из муки.

В роте несколько случаев заболевания куриной слепотой. Ужасно неприятная вещь! Днем зрение нормальное, а в сумерки, ночью, человек ничего не видит. Особенно плохо со зрением у автоматчика Ищенко. Он боялся, что его отчислят из роты и поэтому долго скрывал свою беду. Ночью он шел за нами, ориентируясь по слуху. А сегодня отстал и чуть не заблудился. Хорошо, что мы вовремя обнаружили его исчезновение и вернулись. Я повела Ищенко за палочку.

25-е апреля

Только что вернулись с боевого задания: разведка боем. Как только стемнело, под командованием лейтенанта Бориса Анистратова вышли на исходный рубеж. Наша артиллерия обработала передний край противника, и мы ворвались в траншеи боевого охранения. Немцы с боем отошли по ходам сообщения в основную линию обороны. Мы захватили пулемет, две винтовки и немецкие газеты. В землянке нашли солдатский мундир, в карманах фотокарточки, блокнот с какими-то записями.

А нам приказано во что бы то ни стало взять пленного. Это боевая задача всех разведподразделений дивизии.

На коротком партийном собрании все были единодушны: выполним боевую задачу. Говорили о том, что необходимо хорошенько подготовиться перед операцией, провести тренаж.

Сейчас снова идем в наблюдение. Командование решило повторить поиск в районе Седибо-Никольского.

30-е апреля

Чудесная апрельская ночь. Лунная и теплая. Старший сержант Макурин, сержант Плошкин и я патрулируем по

154

 

гарнизону. Мы шагаем вдоль оврага. А там, внизу, спят наши боевые друзья.

Сегодня вся рота в сборе. Накануне Первого мая идем на блокировку дзота под командованием комвзвода лейтенанта Анистратова. Удивительный он человек. Со всеми добрый, обходительный, а со мною грубоват. Бойцы его уважают. Когда лейтенант остается с бойцами, он всех заражает весельем, но стоит мне появиться во взводе, он резко обрывает рассказ и замолкает.

Иногда странно складываются взаимоотношения людей. Наверное, Анистратов и сам не знает, за что меня невзлюбил. Будет случай, непременно спрошу его об этом, может быть, даже при всех. Нельзя же вместе жить, идти в бой рядом и быть чужими. А вообще в роте дышится хорошо. Чем больше узнаю наших ребят, тем сильнее к ним

привязываюсь.

Неожиданно Макурин спрашивает меня: «Если ранят, не оставишь в беде? - и, получив утвердительный ответ, напоминает: - Индивидуальный пакет у меня в правом кармане гимнастерки, а большой пакет в брюках». Смешной! А что если меня первую стукнет! Впрочем, мне так не кажется. У меня всегда ощущение будто я в броне - ничего со мной не случится.

Три часа патрулирования прошли незаметно. Как только добралась до своего топчана, мгновенно заснула. Во сне вижу: летят черные самолеты со свастикой. Все бегут в укрытие, а я не могу подняться. Невероятная тяжесть придавила ноги, не могу двинуться. А самолеты над головой, моторов не слышно, вокруг тихо, темно, глухо. Ни единой живой души. Я пытаюсь крикнуть - не могу. Проснулась: на моих ногах лежит автомат. Ноги отекли, занемели.

Протянулись в землянку через окошко и открытые двери солнечные лучи. Они заполнили всю землянку, играют на лицах спящих бойцов. Вечером - задание, а до вечера -много дел. Ведь завтра праздник, который я очень люблю, праздник весны! С радостью, с какой-то легкостью на душе выбегаю на воздух. Солнце поднялось высоко. Весенние

155

 

 

лучи играют, переливаются в капельках росы. Несколько физических упражнений. Холодная ключевая вода.

Пока автоматчики завтракают, я успеваю провести в землянке капитальную уборку. Перевернула все вверх дном, выскребла всю грязь. Макурин выбил пыль пз плащ-палаток и одежды. Мубарак Ахмедвалиев, наш ротный сапер, и самый маленький, худенький автоматчик Тошев принесли свежей соломы. Они же добыли где-то груду белых камней и осколки красного кирпича. И мы выложили около землянки: «Да здравствует 1-е Мая!» и «Смерть немецким оккупантам!»

Ребята привели в порядок оружие, очистили территорию, а я в это время перестирала всем подворотнички, носовые платки, полотенца и все это хозяйство живописно развесила на веревке.

Приподнятое настроение не только у меня, у всей роты. Младший сержант украинец Захар Бугаев, обычно грустный и молчаливый, сегодня удивил всех. С утра он что-то долго писал. Мы знаем, что у Бугаева семья на оккупированной территории, письма ему писать некому. Когда Хакимов, Ложко и я начали делать первомайский «боевой листок», к нам подошел Бугаев и, смущаясь, протянул исписанный лист бумаги: «Вот тут я песню сложил». И мы прочли:

Дождэмось мы першого травня,

Сады и дэрэва цвитуть.

Ижинки и диты з привитом

До ридного дому нас ждуть.

Покинчим з фашисъкым злыднем,

Поидэмо до^ому скориш...

-  Ни складухи, ни ладухи, - улыбнулся парторг, -зато от сердца.,. Тут же решаем: стихи Бугаева войдут в «боевой листок».

В это время вернулся из штаба полка капитан Печенежский. Расставив ноги, сдвинув фуражку на затылок, он многозначительно произнес:

-  Товарищ Бугаев Захар Иванович! Срочно к ППШ по  учету капитану Агафонову!

156

-  Что это вдруг я там понадобился? - удивляется

младший сержант.

-  Твой орден Красного Знамени прислали из штаба армии за поимку немецкого лейтенанта. Понятно? - довольно улыбается капитан Печенежский.

Бугаев быстро берет автомат и, одернув гимнастерку, уходит молодой, легкой походкой.

После бани, после обеда автоматчики отдыхают. А рядом, на скамейках - гимнастерки. Сияют белые подворотнички. Выхожу из землянки и вижу: по оврагу возвращается Бугаев.

-  Что, товарищ Бугаев? - спрашиваю я. - Получили орден? - Захар Иванович медленно опускается на ящик,

вытирает пот со лба:

-  Нет, не получил, тильки побачил. Завтра вручат, на

первомайском митинге...

Пора в путь-дорогу. Вот уже Никифорыч раздает ужин. Ротного писаря Сашу Шестакова окружают автоматчики. Саша на задания с нами не ходит, но в роте все его уважают, считают своим душеприказчиком. Мы поверяем ему перед заданием свои тайны, оставляем у него документы.

Бугаев - кандидат партии. Он пишет заявление с парторганизацию роты: «В случае моей смерти прошу считать

меня коммунистом».

Прощай, мой почерневший, замусоленный дневничок! До новой встречи, не знаю когда. Предстоит серьезная операция.

22-е мая

Сегодня, после долгого перерыва, взяла я в руки карандаш, но с чего начать свои записи - не знаю. Столько событий произошло за этот период, а у меня в блокноте

всего три фразы:

1 мая 1943 года в 3 часа утра ранена. 4 мая - медсанбат. Деревня Нивки.

4

6 мая - госпиталь. Деревня Подвязье. А было это так. В ночь на 1-е мая мы - восемнадцать

157

 

 

человек под командой Анистратова - вышли к немецкому боевому охранению, чтобы блокировать дзот. В предстоящей операции все было изучено, оговорено. Каждый знал свое место в бою.

Для лучшей координации действий, ведения боя, оказания помощи в случае ранения или гибели товарищей нас разбили, как всегда, на тройки. В нашей тройке: сержант Плошкин, боец Макурин и я. Вышли на передний край нашей обороны в расположение роты капитана Жарковско-го. На КП роты нас встретили комбат Сизов и начальник артиллерии полка капитан Новиков, Пока Печенежский и Анистратов уславливались с артиллеристами и командиром стрелковой роты о деталях боя, мы сидели в окопах, и разговаривали с ребятами-пехотинцами, в обязанность которых вменяется: при нашем отходе стрелять в воздух трассирующими пулями - указывать нам обратный путь.

Дана команда. Мы выбрались из траншей один за другим и гуськом двинулись оврагом вдоль кустарника, не обращая внимания на тарахтение пулеметов и взлетающие ракеты.

Два часа ночи. Гитлеровцы утихомирились. Молчит и наша оборона. Полная тишина. И темно. Мягко ступая по свежевспаханному полю, открыто, в рост, подошли к левому крайнему дзоту и залегли перед ним метрах в пятидесяти, чтобы перевести дух и осмотреться.

Земля сырая, свежая, пахучая. Родная наша земля! Со мной рядом лежали Ложко, Анистратов, Макурин, Плошкин, парторг Хакимов, комвзвода лейтенант Кузнецов, помкомвзвода Баранов, автоматчики Казянин, Ха-мракулов. Других мне не видно. Из-за тучи выплывает луна, освещая амбразуру, линию траншей. А мы лежим на открытом поле, как на ладошке. Предательски заблестели диски автоматов и каски.

- Приготовиться! Гранаты - к бою! Вперед! - прошелестела, как ветер, команда.

Мы поднялись и пошли со всех сторон прямо на дзот. И вдруг резанули гитлеровские пулеметы, ударили автома-158

 

ты. Взвились десятки ракет, стало светло, как днем, ослепило нас.

Рывком мы бросились вперед, ворвались в немецкие

траншеи. Начался гранатный и рукопашный бой. Наши выходили из строя один за другим, фашистам тоже доставалось. То слышалось немецкое проклятие, то настойчивое: «Я ранен! Я ранен!» Это автоматчики предупреждали своих товарищей по группе, но из боя не выходили. Раненые продолжали сражаться.

Первым бросился к дзоту Бугаев, но, сраженный пулеметной очередью, упал. Затем Анистратов и Ложко. Они ворвались в траншею. Я была рядом с дзотом. Справа от меня Плошкин, Макурин и Коробков били из автоматов. Хакимов, Курнев, Солдатов, Фомченко, Мурзаев и остальные - на правом фланге. Оттуда слышались дикие вопли немцев.

Ощущая под руками на горбатой поверхности дзота свежую траву, я продолжала ползти в поисках входа. Вдруг ракетой осветило черную пасть проема. Вот он, вход! Бросила туда гранату. На мгновенье все осветилось вспышкой, обдало гарью тола. Мимо меня промелькнули две тени и скрылись в темноте дзота. Узнала Анистратова и Ложко. Рванулась за ними, но сильным толчком от взрыва немецкой гранаты сшибло с ног и срезало с головы каску. В правой одеревеневшей руке повис автомат с расщепленным ложем приклада, легкий как перышко.

-  Раненые, немедленно выходи! - прохрипел Анистратов, выбегая из дзота.

В помутневшем сознании одна мысль: не упасть, не

упасть, выдержать. Как в тумане увидела: Анистратов и Ложко тащат гитлеровца и пулемет.

-  Аверичева, я ранен! Аверичева!.. - позвал на помощь

Макурин.

Голос его слышу, как сквозь сон. Отчаяние что ли придало мне силы. Я вытащила его из траншеи и, перемахнув через бруствер, поползла с ним по полю. Взрыв гранаты накрыл нас обоих. Чем-то острым резануло, ударило меня по

159

ногам. Макурин лежал без движения. Не ощущая никакой боли, задыхаясь, поползла с ним дальше, подтягивая его левой рукой. Так я ползла и тащила Макурина, ничего

*

не соображая.

Бой стих. Очень кружилась голова, замирало сердце, но я чувствовала, что Макурин еще жив. Мы уже среди кустов. Начинало светать. Вдруг рядом послышались быстрые тяжелые шаги, прерывистое дыхание, лающая немецкая речь. Гитлеровцы прочесывали лес, страшно ругаясь между собой. Мы замерли. Они пробежали мимо, чуть не наступив на нас.

Не обращая внимания на боль, я ползла вдоль линии фронта и наконец увидала вдали трассирующие многоцветные огоньки. Зеленые, красные!.. Это пехотинцы с капитаном Печенежским обозначали наш путь на отход.

Макурин приходил в себя, тихо стонал, а потом снова терял сознание. Он был весь в крови. А я тащила, тащила, тащила. Потом у меня стало темнеть в глазах...

Очнулась на телеге. Ухабистые весенние дороги. Нас бросает из стороны в сторону. Правду говорят, что для раненого самое трудное - наши дороги. На передних телегах слышатся стоны, я потихонечку, про себя, пою, чтобы преодолеть боль. Лежу в телогрейке, насквозь мокрой от крови, трясусь, как в жуткий мороз. Держась за телегу, тяжело припадая на раненую ногу идет Ложко. Рядом Анистратов с забинтованной рукой, в накинутой на плечи телогрейке. Он хмурый, недовольный: ведь «языка» не взяли. Они с Ложко вытащили пулеметчика из дзота, но гитлеровец преждевременно скончался. Из восемнадцати человек у нас тринадцать ранены. Убит Бугаев. Его первого скосила пулеметная очередь.

Убит коммунист Бугаев. Он так и не успел получить свой боевой орден Красного Знамени.

В санроте не ожидали сразу столько раненых. В хирургической - большой брезентовой палатке - холодно. Старший врач полка Фаина Дмитриевна Трофимова ругает санитара за то, что он плохо протопил печурки. Прибежали встревоженные девушки: Тосик, Томка, Нина. Нас при-

160

носят на носилках, кладут на хирургический стол одного за другим. Фаина Дмитриевна сама вводит мне противостолбнячную сыворотку. Умелыми быстрыми движениями обрабатывает и перевязывает раны. А я совсем заледенела, стучу зубами. Меня быстро переодевают в чистое белье, завертывают в теплый конверт, дают стопку спирта, и сразу становится теплее. Приятно кружится голова.

И снова подвода трясет нас по смоленским дорогам. Везут в деревню Криулино, где расположен медсанбат.

В хирургической заняты все операционные столы. Вижу справа Макурина, он весь искалечен. Выживет ли, бедняга? Хоть бы выжил! Больше шестидесяти осколков попало в него. В операционной знакомые хирурги. Тут же девочки - фельдшер Маруся Теплова, медсестры Нина Соколова и Катя Аксенова. У хирурга Карпинского весь халат в крови. Он, как мне кажется, глядит на меня с сомнением. Уж очень, наверное, я худая да бледная.

- Не бойтесь, доктор, режьте. Я все вынесу! - улыба юсь ему, хотя чувствую, что совсем слабею. Доктор от меня удаляется, и я, как сквозь сон, слышу: «Камфору

скорее, камфору...»

Очнулась в палате. Около меня Карпинский и Анюта Ткжанова в белом халате. В дверях капитан Печенежский

с автоматчиками.

- Никифорыч прислал тебе первомайских пирожков и

жареной рыбы! Ешь и поправляйся!

- А это от полковника Муратовского! - улыбается

Анюта, протягивая сверток.

На столике множество кульков и свертков. От волнения горло перехватило.

- Командование полка высоко оценило нашу работу. Озерский благодарит и желает скорейшего выздоровления! - говорит Печенежский. - Немцам досталось крепко, взяты документы, пулемет... Хотя гитлеровец представился богу, зато пулемет оказался новейшей системы МГ, скорострельный, недавно взятый на вооружение немецкой армией... В общем, задание выполнено, так что держись, Софья.

161

И скорей возвращайся. Еще тебе привет от девчат из санчасти и особенный от Нины... - Спасибо, за все спасибо!

Хочется сказать еще что-то, но язык совсем одеревенел, не движется, и страшно хочется спать. Спать! Больше не надо ничего на свете. Засыпаю молниеносно. Меня зачем-то тормошат, а я снова засыпаю. Опять будят, и я слова проваливаюсь в глубокий сон.

Проснулась. Санитары и медсестры столпились около, соседней кровати: принесли еще раненую. «Что это за девушка?»-спрашивает из дальнего угла солдат.-«Радистка штаба дивизии Валентина Самаркина, - отвечает Катя Аксенова. - Попала под артиллерийский обстрел во время первомайского митинга». Кто-то досадует: «Не повезло нашим девчатам Первого мая!»

В палате сумрачно. Все спят. Светает или вечереет? Да не все ли равно. Радистка Валя - худенькая девушка. Она высоко поднята на подушках, тяжело дышит. У нее длинная смуглая шейка. Густые черные волосы. У двери стонет раненый. Левая рука у него в шине высоко поднята.

Легкой походкой вошла небольшого роста худенькая женщина в белом халате.

- Что, дорогой! Плохо вам? Примите таблетку, легче станет. Вот так.

- Доктор! Людмила Николаевна... Руку...

Легкая женская рука осторожно опускается на лоб раненого.

- Пить... Пить,.. - шепчет пересохшими губами по жилой боец с забинтованной головой.

Женщина наливает из чайника в кружку немного воды и склоняется над бойцом. Снова слышится ее тихий успокаивающий голос. Легко, почти бесшумно снуют сестры по палате, переходя от раненого к раненому...

Опять ползет машина, опять ухабы и рытвины. Стоны раненых разрывают душу. И я с трудом сдерживаю стоны. Нет, надо думать о чем угодно, только не о боли...

Деревня Нивки. Смоленские хаты переполнены ране-

162

ными. Лежу в офицерской палате на одном топчане с младшим лейтенантом. У него ампутированы ноги. Худое желтое лицо, остановившиеся глаза смотрят в одну точку. Многие

раненые все еще на носилках.

-  Пить, пить! - тихо стонет на полу солдат. «Шо-о-ня!

Шо-о-ня!»

Кажется, он зовет меня. Да это же Макурин.

- Голубчик, Макурин! Вот видишь, мы опять встретились с тобой!

С печи из-под занавески выглянула старушка. Охая и кряхтя, слезла и, приговаривая, причитая: «Здорово же тебя разделали проклятые изверги», - напоила Макурина из чайника. Потом сняла с печи одеяло и накрыла его.

Макурин согрелся, перестал стонать. Вскоре пришли санитары. Бабушка сказала, что часть раненых устраивают в соседнюю половину дома.

- Прощай,   Макурин,  прощай!   Встретимся  ли  мы

когда-нибудь?

И снова дорога. Санитарная машина увозит нас в глубокий тыл, все дальше и дальше от фронта. У меня поднялась температура. Все происходит, как во сне. И вот я в эвакогоспитале. В палате душно. Медицинский персонал разносит обед, но здесь тяжелобольные, никто не ест. И я ничего не могу взять в рот. Только бы пить, во рту пересохло. Со всех сторон: «Пить, сестра! Дайте пить!..»

- Софья Аверичева!..

Рядом солдат с ампутированной ногой. Я с трудом узнаю разведчика Мишу Круглова. Безжизненное, худое,

желтое лицо.

- Отвоевался я, Соня. Больше уж не ходить мне в разведку! - нажимает, как всегда, на «о» Михаил. - А Мишу Голубева отправили в школу офицеров. Может, еще повоюет, отомстит за меня.

_ х{то ты> Миша, да вы с Голубевым давно уже рассчитались с фашистами!

Целую неделю я пребываю в каком-то небытии. Меня переносят из палаты в палату.

163

 

 

 

 

Большая чистая хата. Лежу на отдельной кровати. В палате одни женщины. В открытое окно вливается свежий воздух. Около меня врач и медсестра. Я спросила: «Какое сегодня число?» - «Двенадцатое мая, среда».

Мне назначают первую перевязку. Главный хирург смотрит на мою руку со скрюченными пальцами и качает головой.

- Нестроевик/ - буркнул он сестре. - К эвакуации в тыловой госпиталь/

- Что вы такое говорите, доктор? Вы лучше помогите! Не отсылайте меня в тыл, я отстану от своей дивизии. Обещаю выполнять все ваши предписания, но мне нужно вернуться в свою роту!..

С этого дня хирург Михаил Григорьевич Шанин называет меня «партизанкой».

После перевязки мне стало значительно лучше. Пришла уверенность, что все будет хорошо.

Рядом лежит девушка. Большие темные глаза, густые брови. Черные гладкие волосы с прямым пробором. Это разведчица партизанского отряда Лена. Она шла с заданием в деревню к одной женщине, якобы к своей тетке. А в это время немцы окружили партизанский край со всех сторон. Лена пролежала без движения в канаве трое суток, обморозила ноги, а ночью с трудом доползла до крайней хаты к «тете». Ноги посинели, отекли. Началась гангрена. «Тетка» на двери написала «тиф», и немцы обходили хату. А вскоре пришла наша дивизия. Лену положили в госпиталь, ампутировали ступни обеих ног. Целыми днями Лена лежит на спине без единого звука и смотрит в одну точку.

Остальные девуийеи в палате из штаба армии и корпуса. Они все знакомы между собой. Одна из них, комсомолка Валя Останина, ранена в руку. Остальные больны. В центре всех разговоров Ирина - актриса армейской бригады. Она окончила школу Малого театра. Высокая, полная, с длинными золотистыми волосами. «Медицина» настоятельно требует остричь волосы, а Ирина и слышать не желает об этом.

164

После обхода врачей, перевязок и всяких процедур появляются гости, главным образом, из соседних палат. Вот входит моряк в накинутом на плечи бушлате, с гитарой в

руке. Моряк очаровывает девушек. Он поет новую песню: «Темная ночь, только пули свистят по степи», а потом: «Я вам не скажу за всю Одессу, вся Одесса очень вели-ка-аа, но и Молдаванка и Пересыпь обожают Костю-моряка». Девушки «умирают» от восторга.

Это повторяется каждый день. Лена тяжело вздыхает, нервничает, но молчит. Я тоже молчу, хотя голова раскалывается на части. Терплю, потому что приходят ребята из боевых подразделений. Вон у моряка вся грудь в орденах. Говорят, он разведчик глубокого тыла.

Пришел пожилой подполковник, выздоравливающий. Чувствовал он себя неудобно, вошел в двери как-то боком. Извинился перед всеми. В госпитале ужасно скучно. Он пришел послушать пение «очаровательной Ирины Сергеевны», а также песни «героя «Авроры». Но подполковнику не повезло. В палату ворвался главный хирург и устроил

разнос.

- Вам что здесь, клуб? Ишь женихи какие: на костылях, замотанные бинтами, а туда же -к девочкам поближе. Еще недавно умирали, ахали, охали! Не успели встать с коек!.. Вон отсюда, донжуаны! - кричит доктор, багровея, но в глазах у него прыгают веселые озорные искры.

Перепуганные «донжуаны» покинули своих дам и в панике бежали из палаты. С этого дня посещений стало гораздо меньше. Очень уважают и боятся в госпитале нашего дорогого доктора Шанина.

Я прошу медсестру Сабину рассказать о нашем докторе. Главный хирург майор Шанин военврач II ранга. Он с 1900 года рождения. Девятнадцатилетним пареньком пришел в Красную Армию. Окончил Военно-медицинскую академию. Делает такие чудеса в медицине, что о нем можно писать целые тома. В госпитале есть шоковые палаты. Михаил Григорьевич вырывает больных из лап смерти.

Тяжелораненые с нетерпением ждут его прихода в па-

165

 

 

лату. Я по себе это знаю. Стоит ему появиться на пороге, как на душе становится светлее.

Михаил Григорьевич назначил упражнения для моей руки. Приносит то узкую палочку, то шарик, вроде яйца. Я целыми днями занимаюсь гимнастикой. Главный хирург доволен: «Живучи вы, женщины. Где мужчине нужно три месяца, вашему брату и одного хватает! "Мы с тобой еще повоюем, партизанка!»

Ночь, но девушкам не спится. Они рассказывают всяческие истории.

Лена тяжело дышит. Она пытается повернуться на бок. Закрывает уши. «Девушки, вы бы потише!» - прошу я их. «Хорошо, хорошо», - соглашаются они, но уже через минуту слышится: «Ирина, а что у вас произошло с армейской концертной бригадой?» - «О, это длинная история», - лениво тянет грудным голосом Ирина. «Об этом разное говорят, ужасно интересно послушать вас! - любопытствуют девушки. - Почему вы ушли из бригады?» - «Ха, ушла?! - смеется Ирина. -Я не ушла, меня «ушли». И она рассказывает о веселой жизни в концертной бригаде, которую с позором разогнали.

-  Ах ты! Постыдилась бы, - поднимает голову с подушек Лена. - Вот бойцы сегодня утром рассказывали Аве-ричевой, как они всю ночь ползали в болоте, охотясь за «языком», как наши солдаты стоят в траншеях по грудь в воде, а вы... Ты же ученая! Государство на тебя деньги тратило, в люди вывело. Чем платишь ты стране, своему народу!..

Лена тяжело откинулась на подушки. Прибежали сестры, дежурный врач.

-  Возьмите меня отсюда, увезите куда-нибудь! - тряслась она всем телом. - Не могу я этого слышать.

Врачи сделали Елене укол. А потом сестры и нянюшки отгородили ее, а заодно и меня шкафами и завесили простыней. Лена постепенно успокоилась. В палате водворилась тишина.

Утром послышался тихий стук о шкаф. Раздвинулись простыни, и в нашем углу появились медсестра Сабина и Валя Останина, Валя пришла просить извинения за своих подруг:

166

- Мы совсем не причастны к похождениям, о которых рассказывали ночью... Правда, мы не воюем на передовой с оружием в руках, как вы, но каждая на своем месте трудится, не жалея своих сил. Не думайте, пожалуйста, о нас

плохо!

- Что вы, девочки. Мы о вас и не думаем плохо, - отвечаю я. - А вот таких Ирин на фронте не должно быть!

Елена молчит, но она согласна со мной, судя по ее виду,

по выражению ее глаз.

С этого времени Валя Останина приносит нам каждый день полевые цветы, пишет за нас письма, обменивает у местных жителей табак, который нам положен, на клюкву. Из клюквы девушки делают нам сироп и кисель. У Вали неисчерпаемый запас энергии. Она в регистратуре узнает о прибытии раненых, и к моему окну все чаще подходят солдаты нашего полка. Они рассказывают о боевых делах. Сейчас идут бои местного значения. Разведчики каждую ночь ползают за контрольными пленными. Скоро дивизия пойдет

вперед.

Валя разузнала, что в одной из палат лежит разведчик Павел Ляльченко, тот самый Ляльченко, судьба которого после ранения оставалась неизвестной. Палатная сестра сказала, что ему придется ампутировать ногу. Ранение у него было очень тяжелое, ногу пытались спасти, но, как видно, безуспешно, С помощью Вали и сестрицы добралась я до палаты, где он лежал, и села на пороге.

- Товарищ Ляльченко, к вам пришли из вашей роты автоматчиков! - наклонилась над ним сестра.

- Вот здорово! - обрадовался Ляльченко, напрасно пытаясь поднять голову.-Братва, кто пришел, подойдите!

Я подошла. Исхудалое желтое лицо. Заострившийся нос. Глубоко запавшие глаза. Спекшиеся губы. По рассказам ребят, это был удалой парень, храбрый разведчик. Сердце сжалось от боли, слова не могу вымолвить. Видно, нервы мои порасшатались. Взяла себя в руки, улыбнулась.

Рассказала о делах роты, о последней операции. Сказала, что его помнят.-Бойцы и командиры, рассказывая

167

 

 

 

 

новичкам о боевых делах роты, не забывают о его смелых действиях. Ляльченко лежал с полными слез глазами и приговаривал:

- Не забыли, помнят, значит. Вот и хорошо, вот и хорошо. А я, знаешь, если жив останусь, всегда буду помнить наших ребят, роту, где узнал настоящих людей, настоящую боевую дружбу. Могу теперь спокойно и смело смотреть людям в глаза. Ведь я кровью искупил свою вину..,

Мы с Леной чувствуем себя получше. Я уже выползаю на крыльцо, греюсь на солнышке. Лена подолгу сидит у постели и смотрит в окно.

А за окном уже все зелено, цветет.

25-е мая

Получила большую почту, в том числе письмо из роты, которому обрадовалась больше всего.

«Здравствуй, боевой друг Софья! Твое письмо читали всей ротой. Молодчина, что не теряешь чувства юмора. Мы рады, что у тебя руки и ноги целы и ты собираешься в скором времени прибыть в роту. А мы так располагали, что ты не вернешься к нам. Увезут, думали, тебя в глубокий тыл, и ты после госпиталя попадешь в свой театр Ф. Г. Волкова и мы не увидим тебя больше. Жаль ребят, особенно Макури-на и Ляльченко. Смелые были разведчики. Война, ничего не поделаешь. Может, Макурин выживет!,. А Павлу если ампутируют ногу - это очень плохо для него. Парень он горячий. Передавай ему от нас боевой привет. Пусть держится, У нас все по-старому. День и ночь работаем, забыли, когда и спали. 'Ползаем за проклятыми фрицами и все впустую, никак не можем взять живьем «рыжего». Многие ребята, кто был ранен с тобой, давно выздоровели и вернулись в роту. Анистратов пробыл в санчасти всего два дня. Вячеславу Ложко в медсанбате вытащили пулю, и он сразу же сбежал в роту, а через день пошел в бой. Вот крику-то было через это от капитана Трофимовой!

16 мая у нас была «большая игра». Рыжим досталось крепко. Но «языка» взять мы опять не смогли. Тащили

168

двоих, но они, окаянные, померли на нейтральной. Мы все же их дотащили, как вещественное доказательство. В бою был ранен капитан Печенежский. Как ни старались дев-

чата удержать его в санчасти до полного выздоровления, особенно Нина Тихомирова, он быстро вернулся домой, в роту. Капитан Трофимова жаловалась майору Озерскому. Но командиру полка нужен «язык», поэтому он махнул рукой на Печенежского.

Вот и все наши новости. Тощев грустит без тебя, не е кем ему поговорить о своей невесте, а невеста ему ничего не пишет. У Ищенко с глазами все хуже и хуже, куриная слепота одолела. Печенежский думает его отчислить из роты. Но нам жалко с ним расставаться. Ждем твоего возвращения.

С боевым приветом! По поручению и под диктовку роты писал Александр Шестаков».

28~е мая

Настроение расчудесное. Письмо ребят - как целебный бальзам. Меня в роте ждут. Думаю, что через несколько дней, самое большее через недельку, я вырвусь отсюда. На ногах уже стою крепко, двигаюсь без костылей. Рука в тепле хорошо ощущает предметы. Правда, стоит ей немножко охладиться, как мертвеют пальцы, скрючиваются. Михаил Григорьевич говорит, что так будет еще долго.

Ухожу в лес, часами тренирую руку и ногу. Заново учусь бросать гранаты. Валя и Сабина непременные мои спутницы и помощницы во всех делах. Вместе со мной они ползают на «блокировку» предполагаемого дзота, бегут в атаку. Мы не теряем ни минуты. У нас все точно по расписанию. Я им часто рассказываю о своих боевых друзьях -разведчиках, автоматчиках. Думаю, что они сбегут в боевое подразделение.

Лену отправляют самолетом дальше, в тыловой госпиталь. Я не могу смотреть в ее огромные печальные глаза. Какие у нее выразительные глаза, какой открытый взгляд! В них и боль, и тоска, и надежда. До конца своей жизни не забуду эту чудесную девушку - партизанку Лену.

169

 

',

4-е июня

Завтра я ухожу домой - домой, в свою роту! Когда попросила выписать меня из госпиталя, наш «главный» ужасно рассердился: «Партизанщина!» Изо дня в день убеждала его, что в роте мне будет спокойнее, что на перевязки смогу ходить в санчасть. На задание сразу не пойду. И уже смертельно ему надоела. В конце концов с возгласом: «Слагаю с себя ответственность!» - он взял с меня подписку, что выписываюсь по собственному требованию и госпиталь за последствия не отвечает.

На прощанье написала в стенгазету заметку, в которой благодарила моих исцелителей - врачей, сестер, нянюшек, особенно дорогого Михаила Григорьевича.

6-е июня,

До штадива добралась на попутных машинах. Водители попадались удивительно хорошие ребята. Рассказывали интереснейшие истории. Угощали свиной тушенкой, печеньем, конфетами и... комплиментами. И я не оставалась перед ними в долгу.

Заночевала в штадиве у Минны Абрамовны Малой - переводчицы нашей дивизии. А рано утром зашагала домой. Какое утро! Все сверкает, поет, переливается, звенит! И все это в моей душе! И утренние теплые лучи солнца, и свежий легкий ветерок, и молодая зеленая трава, и птицы! Иду и всему улыбаюсь.

Миновала подразделения дивизионного хозяйства, саперный батальон, артиллерийский полк. Навстречу бегут девушки. Я не сразу-* них узнала Валю с Анюткой. Веселые, чистенькие. В новой форме с ослепительно белоснежными подворотничками, в юбках...

-  Софья! Со-о-фья! - Они схватили меня в свои объя тия. - Ну как твои раны? Здорово же тебя стукнуло!..

У Лавровой слезы... Такого еще не было с ней! Что-то новое в нашей Валентине. В походке исчезла угловатость, размашистость. Она стала женственнее, просто нежнее.

-  Что с тобой, Валюта?

170

 

Лаврова увлекает меня в мягкую, душистую траву и смеется. Анюта сочувственно, с сожалением качает готовой: «Разве не видишь, влюбилась наша Валентина». «Баба я, Софья, баба! Такая же, как все!» - жарко шепчет

Валентина.

Наш полк перебазировался. У нас новое место жительства. Адрес: овраги, один километр южнее деревни Улоин-ки. Что-то ждет меня в роте! Ускоряю шаг. Овраги... овраги... Здесь вся местность изрезана оврагами. Слышу отдельные голоса, удары топора. Далеко разносится эхо.

Рота где-то близко. Лучи солнца играют в листве молодого березняка и ольшаника. В густой роще солдат с топором легко обрубает ольху. Он весь в ветках, а они все надают и падают. Солдат обернулся и с криком: «Ай-яя-я!» -исчез. Сразу узнала Мубарака Ахмедвалиева.

- Сонышка пришел! Сонышка пришел! - раздался где-то внизу звонкий голос Ахмедвалиева. И вот уже мне навстречу бегут автоматчики.

10-е июня

В полк пришел новый замполит, майор Орлов. Он из учбата. И в роте большое событие: лейтенант Анистратов нодал рапорт с просьбой отчислить его из пехоты в танковую часть. Мы все огорчены, хотя и понимаем, что лейтенант - инженер, и его место в механизированных войсках.

Тошев опять рассказывал мне о своей невесте. В Узбекистане есть такой давний обычай: когда в ауле рождаются мальчик и девочка, они сразу же становятся нареченными. У Тошева есть такая невеста - Марзьян. Когда он уходил на фронт, Марзьян плакала: «Вернись, обязательно вернись!..» А сейчас ничего не пишет. Нехорошо получается. Я написала ей письмо, и наш Тошев повеселел. «Спасибо

тебе, Сонышка!»

Ко мне в роте относятся как к больной. На задания не берут, на посты не ставят. А сами каждую ночь ползают. Я же остаюсь дома, не сплю всю ночь: жду их возвращения, и, конечно, переживаю.

171

16-е июня

Рота ведет тщательную подготовку к новой боевой операции. Будем действовать в районе деревень Седибо-

_                           *

Ни-кольское - Афонасово, Лейтенант Анистратов и младший лейтенант Кузнецов с группой автоматчиков непрерывно наблюдают за обороной противника. Они изучили до мельчайших подробностей огневую систему, график ведения огня противником, жизнь гитлеровцев в обороне, взяли на заметку каждый кустик, бугорок, уточнили все подходы.

Сейчас командиры проводят тренаж блокирования дзота в условиях предполагаемой операции. Группу захвата ведут Анистратов и Кузнецов. С завистью наблюдаю за их действиями. Занятия подходят к концу. Вместо фри-ца захватили кого-то из автоматчиков. Волокут его на свою сторону, а он отчаянно сопротивляется. Им весело, а мне не очень. Сейчас подойду к капитану Печенежскому и

!0

попрошу, чтобы взяли меня на задание. И еще скажу ему: если они возьмут меня, то будет непременно удача. Я знаю слабость капитана: он немножко суеверен.

Итак, после разбора занятий иду в атаку на командира роты.

Капитан сдался. Ур-ра! Я - в группе захвата! Оказывается, командир полка приказал не брать меня на задание до полного выздоровления. Но мы с Печенежским договорились: в случае неприятностей он скажет майору Озерскому, что я ушла самовольно, без разрешения. Ну что мне за это может быть!

18-е июня

Моросит теплый дождик. Мы уже миновали наш передний край. Движемся по ложбине. Полнейшая темнота. Кто-то бьет меня по плечу: «Тошев, ты?» - «Тошев в группе прикрытия с капитаном», - смеюсь я... - «Тьфу ты, черт! - говорит Хамракулов. - Никак не привыкну. Это ты, Софья?»

В нашей группе захвата двенадцать человек. Впереди Кузнецов и Анистратов. Вспыхивают ракеты, но они не

172

мшим: мы в высокой густой траве, сначала ползем на чет-• (м'мьках, а затем по-пластунски.

Не заметила, когда от нас отделился Печенежский

г моей группой. Теперь впереди всех двигаются саперы

Лхмедвалиев и Коробков. Они осторожно подползают к

минному полю. Обнаружили сигнальную проволоку, пере-

I и мали ее.

Дождь не перестает. Мы замираем в ожидании. Кажет-

• и, что в этот миг остановилось время. Саперы действуют бесшумно, быстро, как волшебники. Они уже сняли два ряда проволочного заграждения и легли в проходе, пропуская и.и- вперед. Зашуршала, задвигалась змейкой наша группа, пробираясь в глубину гитлеровской обороны. Обошли пук-мет с тыла. Вползли в лес, а потом в сероватом утреннем рассвете пошли в рост между соснами. Мы- в маскхалатах,

как привидения.

- Пароль! Вер ист да? - кричит немец. В ответ летят маши гранаты. Мы наваливаемся на пулеметный расчет. Один гитлеровец лежит раненый, другой поднимается с гранатой в руке. Анистратов в одно мгновенье вырывает у немца гранату и бросает ее в траншею противника. Подбегают Ложко, Голубь, Семибратов. Немцы отчаянно сопротивляются. Мы тащим их буквально волоком - за руки, за шиворот. А в это время группа бойцов Кузнецова продолжает бой в траншеях, сдерживая немцев. Вот и артиллеристы наши заработали, прикрывая нас, обеспечивая благополучный отход с пленными.

Когда мы притащили немцев к нашей обороне, противник опомнился и открыл огонь. И тут мы заметили, что нет Кузнецова. Бойцы видели, как младший лейтенант вышел с боем из траншей и вместе со всеми прошел минное поле.

Где же Кузнецов?

Побежали назад. Нашли Кузнецова под кустом, недалеко от минного поля. Он затягивал на ноге жгут, пытаясь остановить хлеставшую кровь. С воем проносились мины. Положили взводного на плащ-палатку и поползли к своей обороне.

173

 

Наконец мы в наших траншеях. Подтянулись группы прикрытия с капитаном Печенежским. Собрались все, кто действовал в операции. Здесь же и бойцы пехоты.

-  Ну и «рыжих» вы поймали!

- Всем «языкам» «языки»!

У обоих гитлеровцев вся грудь в крестах и орденах. Один из них ефрейтор, другой - обер-ефрейтор. Немецкие верзилы озираются по сторонам.

-  И как это вы этаких здоровенных фрицев вытащили! - удивляется пехота.

Не задерживаемся в траншеях, спешим скорее домой. У всех настроение великолепное. Капитан Печенежский звонит командиру полка: «Задание выполнено! Взяли двух великанов». Озерский приказывает: «Командиры и группа захвата, немедленно ко мне!» Навстречу нам уже спешат две подводы. На одну из них положили Кузнецова, на другую - «языков».

На небе ни облачка. Пьяняюще пахнет цветущая долина. Проходим через сожженную деревеньку, вернее хутор. Останавливаемся возле кустов жасмина. Рвем цветы огромными охапками, - для чего, и сами не знаем. Это успех боевой операции так опьяняет. Мы счастливы, что задание командования выполнено.

В землянке - подполковник Озерский, переводчица Минна Абрамовна Малая, майор Орлов, Анистратов. Пе-рея ними на табуретках сидят гитлеровские гренадеры в крестах. Один из них, огненно-рыжий и веснущатый, из высокопоставленного семейства.

Подполковник, заметив меня, кричит:

^^^^                                                     п     *

-  Пять сутоюсауптвахты!

-  Есть, пять суток! - радостно отвечаю я и блаженно улыбаюсь.

Озерский и сам улыбается:

-  Представляю вас, Аверичева, к ордену Красного Знамени!

Минна Абрамовна, чтобы сбить спесь с немца, говорит:

-  Вот эта женщина взяла вас в плен! - Рыжий пробует шутить:

174

 

 

- О, я очень рад, что меня русская женщина пленила.

А глаза у него пустые, холодные.

Пришла в роту и стала готовиться к гауптвахте. Капитан Печенежский смеется: «Да пошутил командир полка, а ты поверила!» Ребята развесили мокрую одежду, обувь на кустах и уже похрапывают. Я перевязала раны, лежу под кустиком на плащ-палатке за дневником. Клонит ко сну. Но не тут-то было: зовет капитан Печенежский. Натягиваю на себя еще не просохшее обмундирование. Ординарец командира полка Соковиков привел трех лошадей. Анистра-това, Ахмедвалиева и меня посылают на дивизионный слет разведчиков.

19-е июня

Когда мы подъехали к месту сбора, работа слета уже была в разгаре. На поляне волновалась, шумела, колыхалась большая толпа бойцов, а в середине шла, на первый взгляд, непонятная борьба. Кто-то кого-то поймал и тащил волоком. «Что это за куча мала?» - спросили мы у ездового, который подбежал к нам, чтобы взять лошадей. Оказывается, это командир дивизии проводит с разведчиками занятие по блокированию дзотов и захвату пленных. Ездовой с удовольствием поясняет: «Видите, видите, вот товарищ Турьев самолично ползет на пулеметную точку!» Я узнаю друзей из дивизионной разведки. Яков Ивченко, Владимир Чистяков, Дмитрий Ершов, Иван Самохвалов, Иван Козырев... А Турьев, несмотря на свою огромную фигуру, передвигается по-пластунски с такой быстротой, что позавидуешь. Бросок!.. «Языку» - кляп в рот... Тащит... Крики, смех!

После практических занятий разведчики разместились на лужайке. Заместитель командира дивизии по политчасти Смирнов рассказывает о положении дел на фронтах. Наша армия теснит немецких захватчиков. Недолго и нам стоять в обороне. Скоро двинемся вперед, на запад.

В связи с будущим наступлением на нашем участке фронта Турьев поставил задачу: активизировать боевые разведывательные действия наблюдением, силовой развед-

175

 

 

 

кой, захватом контрольных пленных, чтобы точно знать силу и замыслы врага.

Комдив сообщает о проведении удачной боевой операции нашей ротой, специалистами бесшумной блокировки дзотов. От пленных получены интересные сведения. Затем полковник предоставляет слово Анистратову, который толково, с юморком рассказал о ходе операции.

В перерыве наскоро поговорила с Володей Чистяковым и Янкой Ивченко, У них новый командир роты, капитан Шагурин, ярославец, А Яков - замкомроты, получил орден и повышение в звании. «Як кажуть, пишлы наши в гору: батька повысывся, а я одирвався», - шутит уже не лейтенант, а старший лейтенант Ивченко.

Узнала от разведчиков, что Васильев тоже здорово воюет. Он теперь капитан, командир взвода пешей разведки 1350-го полка, за успешное выполнение боевой оперании награжден орденом Отечественной войны. Ребята показали мне номер газеты «За Отчизну», где красными буквами написано про нашу операцию: «Слава отважным разведчикам-автоматчикам, выполнившим задание на «отлично!»

Домой возвращались проселочными дорогами. Сегодня не надо спешить. Все равно рота отдыхает. Анистратов ни с того ни с сего нахмурился, помрачнел. Мубарак Ахмед-валиев напевает мне на своем языке песенку. Слов я не понимаю, но что-то тревожит меня в этом восточном напеве.

А в роте у нас гости. Командир полка Озерский, замполит майор Орлов, парторг капитан Панов. Они пришли, чтобы поздравить нас с победой, просто побыть с нами в этот вечер, как выразился Орлов. Командир полка сообщил, что из штаба армии пришел ответ на рапорт Анистратова о переводе его в механизированные войска. Эта весть взволновала не только нас, но и самого лейтенанта. Он притих, задумался, А тут еще советы командира полка.

- Вот так вдруг бросить своих боевых друзей, у которых завоевал уважение... Не советую! - убедительно говорил подполковник. - Предлагаю рапорт отозвать...

Из политотдела дивизии приехала бригада артистов.

176

 

Гармонист развел меха. Пришли девушки из санчасти. Началось веселье.

В конце вечера узнаем: Озерский все же убедил лейтенанта не покидать полк. Назначили его на должность офицера разведки, то есть ПНШ полка по разведке.

9-е июля

Переселились мы на новое место жительства, совсем недалеко от переднего края. Живем в землянках, расположенных в оврагах. Анистратов теперь в штабе полка. Парторг Хакимов в медсанбате, и обязанности парторга возложены на меня. Жизнь идет по-прежнему. Ведем ежедневные поиски и наблюдения.

Получили письмо от Алексея Ушакова. Я хоть и не застала его в роте, но все о нем знаю по рассказам ребят. Он вернулся домой из госпиталя в тяжелом состоянии. Контузия и ранение сделали свое дело: систематические припадки выматывают последние силы. Не работает, а жизнь трудная.

Написали мы Алеше дружеское письмо, послали немного денег. Кроме того, обратились с письмом в Костромской военкомат с просьбой помочь отважному разведчику, нашему боевому другу и товарищу Алексею Ниловичу Ушакову.

20-е июля

Давно нет писем от родных. Отчего они упорно молчат? Что с ними? Не случилось ли что-нибудь нехорошее?.. Жив ли брат? А Людмила хоть и редко пишет, но как согревают ее письма!

22-е июля

Нам вручали правительственные награды за операцию под Седибо-Никольском. Командир полка Озерский так расчувствовался, что после вручения ордена Красного Знамени передал мне собственный кинжал с перламутровыми накладками на рукоятке и ножнах. Потом он горячо говорил о том, как верит нам, бойцам-автоматчикам, и как надеется на нас командование полка.

177

 

 

 

Мне кажется, я всю жизнь буду в долгу перед нашей Родиной.

Вот уже который день стоит отчаянная жара, а мы свое

и

дело продолжаем. Долгим наблюдением установили, что у гитлеровцев днем, особенно в середине дня, оборона ослабевает. В траншеях один-два солдата, остальные куда-то исчезают - очевидно, укрываются от солнца. Командование решило провести операцию именно в это время, когда гитлеровцы никак не ожидают нападения. Ночью саперы Ах-медвалиев и Коробков сделали проходы в минном поле, а утром мы залегли на опушке леса. Капитан Печенежский сам наблюдает с высокой сосны: в обороне противника все тихо, все по-прежнему - никаких изменений.

Ровно в два часа наша группа захвата - девять разведчиков во главе с младшим лейтенантом Постниковым- в пятнистых маскхалатах поползла по открытому полю к траншеям противника. Жаркий июльский день. В зной-пом воздухе ни единого звука, лишь слышится шелест нескошенной травы да наше тяжелое дыхание. Вползаем в траншею, скатываемся один за другим. Тихо крадемся по траншее. За выступом, около пулемета, дремлет немецкий солдат в каске, низко опустив голову, а вокруг ни души.

Коробков и Постников подбираются к пулеметчику. Прыжок и гитлеровец в сильных руках Коробкова. «А-а-а-а! - дикий нечеловеческий крик немца пронзает тишину. Взрывом гранаты Коробкову залепило грязью все лицо. Вместо гитлеровца он держит в руках его каску, а самого пулеметчика отнесло в нашу сторону с размозженной головой. Плошкин выхватывает у него из карманов документы, еще какие-то вещи. Начался бой. Немцы, вероятно, приняли нас за большую боевую единицу. Бьют пулеметы и автоматы, летят гранаты. Но фрицы на сближение не идут.

- Ур-ра, товарищи! Бей фашистов!-рванулся вперед Постников, а за ним Шаевич, Ложно, Ищенко, Плошкин. Забросав противотанковыми гранатами дзот, они врыва ются туда. Клубящийся дым. Вопли немцев.

Одна за другой взлетают ракеты над нашей обороной.

178

Это капитан Печенежский подает тревожные сигналы на отход. Но выйти непросто. Гитлеровцы наседают снова.

- Ребята, выходи! - кричит Коробков. - Я вас прикрою!

Он залег в траншее и бьет вдоль хода сообщения из немецкого пулемета по наступающим немцам. В это время ударила наша артиллерия. Гитлеровцы на минуту притихли, попятились. Эта минута дает нам возможность, поливая немцев огнем из автоматов, отойти без потерь и с трофеями. Мы тащим пулемет, автоматы, а немец колотит изо всех сил. Из-за девяти человек открывает такой огонь, что вся земля ходуном ходит. Рассвирепевший враг бьет без цели, по нейтральной, а мы уже в расположении нашего пехотного полка, почти дома.

Когда огонь утих и возбуждение боя прошло, мы загрустили: «языка» не взяли! Пехотинцы нас успокаивают: вы большое дело сделали. Но нам идти домой не хочется. А когда вернулись в роту, увидели среди автоматчиков вам-полита полка Орлова. Рассказывает, как дерзко действовала наша группа. Оказывается, они с командиром полка Озерским наблюдали с НП весь ход боя. Это они, заметив в глубине немецкой обороны подход свежих гитлеровских подразделений, вызвали огонь нашей артиллерии. Разведчики-артиллеристы засекли целый ряд новых огневых точек врага, а взятые нами документы подтвердили, что к прежней воинской части прибавилась новая часть, до сих пор не известная нашему командованию.

24-е июля

Полк ведет напряженные бои. Сегодня в ночь действовали первый батальон и четвертая стрелковая рота второго батальона. Бойцы ворвались в траншеи противника под Седибо-Никольском, но удержать занятые позиции не смогли и отошли с большими потерями.

Мы работаем ежедневно. Ротой командует лейтенант Пытайло - высокий стройный украинец. Капитан Печенежский заболел, лежит в медсанбате.

На партсобрании Панов объявил о моем назначении парторгом роты.

179

 

6-е августа

Сегодня получила письмо от сестры. Маруся пишет, чтобы я приехала отдохнуть. Сейчас не время об этом ду-

мать. Сегодня по радио сообщили: взяты Орел и Белгород. Отдохнем после войны.

Читая письмо, я вдруг вспомнила, как моя сестричка заплакала, увидев меня, пришедшую с завода, грязную, всю в масле. Ей стало жалко меня, а я была тогда очень счастлива. С тех пор мы никогда с ней больше не встречались. А сейчас она волнуется, оплакивает мою судьбу из-за того, что я на фронте... Не надо, сестричка, Я - счастлива! Спасибо тебе за письмо.

8-е августа

У гитлеровцев в обороне оживление. Что это? Прибытие новых войск? Подготовка к наступлению, передислокация или игра, чтобы нас обмануть?

Уже который день мы ведем наблюдение. Строим планы, как пробраться через укрепления противника, пройти к нему в тыл. Иногда мы так размечтаемся, что простой рядовой «язык» нам уже не нужен. Генерала подавай! Да еще с планшетом! А в нем оперативные планы и карты.

В стереотрубу видим ряды проволочного заграждения. Они идут вдоль обороны противника, прерываются около лощины. Лощина глубокая, длинная - ведет к самой обороне немцев и, видимо, не простреливается. Пулеметы с правого и левого флангов, пожалуй, не возьмут ее. Она, конечно, же, заминирована, но саперы обещают провести нас. Итак, лощина - единственная возможность для осуществления нашего плана.

Мы подобрали восемь автоматчиков-добровольцев. ПНШ разведки полка капитан (уже капитан!) Анистра-тов доложил подполковнику Озерскому о наших замыслах. Командир полка вызывает всю восьмерку к себе на КП.

- Что же, инициативу одобряю! - сказал подполковник. - Но в тыл к немцам отпустить вас не могу, не время. Да на нашем участке фронта сейчас и не пройти. Надо

180

 

реально смотреть на вещи. Не могу я зря рисковать своими бойцами, а вот взять «языка» с линии обороны - это сейчас наиважнейшая задача всего полка. Ясно? Действуйте!

<                                                                               _____

И вот мы действуем. Впереди идет Постников. Он недавно окончил школу младших лейтенантов, и сейчас для него не существует на свете никаких преград. Капитан Ани-стратов передает последнее приказание: «Всю операцию закончить до четырех утра. Не уложитесь к этому времени, возвращайтесь. Это приказ командира полка».

Капитан волнуется. Его волнение понятно. Сегодня впервые он остается в обороне, а нас отправляет на задание. Он очень изменился. Подобрел, что ли. Сверили часы. Меня мучает любопытство: почему именно в четыре часа утра надо закончить операцию? Перед тем как покинуть траншеи пехотинцев, Анистратов отзывает Постникова и меня в сторону и повторяет: «Так помните: в четыре вы должны быть здесь, иначе пехота пойдет в разведку боем и вы, если не вернетесь к этому времени, можете попасть в переплет, под огонь своих батарей».

Душный августовский вечер. Мы лежим в лощине. Ах-медвалиев и Коробков вступили в борьбу с минами. Нам понятно спокойствие гитлеровцев за лощину. Здесь такое множество мин, что до утра вряд ли удастся очистить проходы. А торопить саперов нельзя. Малейшее неверное движение - все взлетит на воздух. Ребята и сами понимают, что действовать нужно быстро. Вот мы движемся. Нет, снова остановка. В небе тарахтит «кукурузник». Со стороны немцев слышится скрип телег. Мы уже близко, почти рядом. Путь свободен! Вперед, скорей, скорей вперед! Заползли в какую-то узкую канаву, она становится все глубже. Вероятно, это отвод для стока воды. Начинает светать. Подходят новые подразделения с повозками. Солдаты сгружают тяжелые ящики с боеприпасами, кричат: - Шнэль! Шнэль!

Рассвет наступает с катастрофической быстротой, но нас спасает густой туман. По узкой канаве подползаем к обороне. Гитлеровцев здесь битком. Наверняка идет подго-

181

 

товка к наступлению. Как же быть? Необходимо предупредить командование. Но поздно - уже четыре часа. Постников отдает приказ:

,                                                                                                                                                                              •

-Ложко и Плошкин! Противотанковыми по повозкам! Остальные за мной!

В траншеях что-то невообразимое: крики, стоны. Все смешалось, кто-то уже тащит немца. «Отход!» - кричит Постников, строча из пулемета вдоль траншей. Мощно загремела наша артиллерия. Бежим по лощине в рост. «Осторожнее! -предупреждает Коробков, - не сворачивайте в сторону!»

Артиллерия бьет сильней и сильней. Слышится наше русское «ура!». Это батальон силовой разведкой идет в бой. Они врываются в траншеи противника. Мы сидим в своей обороне, не можем дух перевести.

Туманное утро. Потянулись раненые, поддерживая друг друга. Говорят, что это была генеральная репетиция грядущего наступления. Пойманный гитлеровец обстоятельно отвечает на все вопросы.

Заглядываю в землянку. Немец сидит на полу, прислонившись спиной к стене, и монотонно напевает какую-то грустную песенку. Я прислушиваюсь к словам. Он повторяет одну и ту же фразу:

Майнэ киндер цу хаузе. Ихь бин хир.

Майнэ фрау махэн зайтен шпрунг

Унд мир капут,

- что означает примерно следующее: «Мои дети дома, а я тут. Жена мне изменяет (дословно - скачет в сторону), а мне капут».

Трогательная помесь типично немецкой сентиментальности и фривольности.

Автоматчик из охраны спрашивает:

-  Что он поет?   .

Я перевожу. Солдат недобро усмехнулся:

-  Ну этот-то теперь увидит свою фрау и своих киндер. Вот увидим ли мы, бабушка надвое сказала. А капут не ему, а Гитлеру. Немец перестает петь, настороженно прислушива-

182

ется и, услышав знакомые слова, с готовностью восклицает: - Гитлер капут! Яволь, Гитлер капут!

• *

11-е августа

Всю ночь ползали с саперами. Они готовят путь пехоте. А мы охраняем их. Выдвигаемся к немецкой обороне. Лежа на животе, ведем наблюдение. Фрицы нервничают, не спят.

Боятся русского Ивана.

На рассвете возвращаемся в роту. На пути много раз ахаем: за ночь появилось столько нового вооружения! Стоят какие-то машины, закрытые брезентом. Над кузовом что-то высоко поднято. Ребята говорят, что это и есть гвардейская артиллерия, знаменитые эресы, русские «катюши». Встречаем танки, много орудий. Несмотря на отчаянную усталость, мы ликуем: подготовочка солидная! Домой приходим веселые, возбужденные и, не дожидаясь завтрака, сваливаемся кто где, как убитые. Мы недосыпаем вторую неделю.

13-е августа

Подготовка наших войск к наступлению, как видно, подходит к концу. Саперы продолжают проделывать проходы в немецкой обороне. Мы выдвигаемся в сделанные проходы, лежим почти рядом с немцами и наблюдаем за ними. На стороне нашей обороны все постепенно стихает. Притаился и фриц.

В роте нам дают немножко вздремнуть. Но вот; «Подъем!» Сегодня эта команда звучит значительно и торжественно. Никифоров разливает по котелкам суп. И кажется, что суп нынче пахнет особенно вкусно. А гречневая каша -

просто объедение!

Проверяем автоматы. Диски заполнены. Гранат достаточно. Где-то справа, у соседей, уже начинается артиллерийская подготовка.

- Собирайся! - кричит комроты Печенежский. Вскакиваем, и вперед - повзводно.

Звучит команда: «По траншеям! Далеко не расходиться!»

У пехотинцев сосредоточенные лица. Все они в полной боевой. Поздоровались. Пожилой солдат спокойно доедает

183

 

 

кусок черного хлеба с сахаром. Увидев меня, подмигнул как-то лихо, одним глазом: «Здорово, дочка! Вот подкрепляюсь, чтоб немцев гнать было легче».

4

Впереди замаскированные танки приготовились к атаке. Артиллерийский гром у соседей усиливается. Внезапно откуда-то сзади вылетели наши бомбардировщики: один другой, третий... Еще! Еще! Еще! С ними ястребочки. Небо наполняется громом моторов. Немецкие зенитчики встречают самолеты плотным огнем. Зашуршали эресы, завыли минометы, заговорила артиллерия на все голоса. Все это сливается в одну мощную симфонию, которая растет, ширится, зовет на подвиг, на бой за свободу и счастье.

Артиллерийский бог сотрясает землю. Немецкий передний край в дыму. А снаряды летят и летят через наши головы. Пятнадцать, двадцать, сорок пять минут! Огонь переносят в глубину обороны. Ожили, задвигались, заскрежетали наши танки и поползли вперед. В траншеях наступила торжественная тишина.

- Подготовиться к атаке! Вперед! - кричит наш капитан.

Ловко и легко выскакиваем из траншей на бруствер. Постепенно убыстряем шаг, близко прижимаясь к танкам. Впереди раздается: «За Родину, вперед! Ур-ра!» - «Ур-ра-ра!» - кричу я изо всех сил и бегу. Мощное «ур-ра!» несется со всех сторон, переливается, ширится, лишь на мгновение затихает, чтобы еще выше, еще звонче подняться. Как будто у всего подразделения одно сердце, одни легкие, одно дыхание, как будто вместе с нами - земля, ликуя и радуясь, кричит победоносное «ура».

Оборона противника сломлена. В траншеях все выворочено. Трупы, трупы. В1 полуразрушенном бункере забились в угол три немецких солдата. Один из них выходит с поднятыми руками, глядит безумными глазами и повторяет: «Шаудерхафт! Шаудерхафт! (Ужас! Ужас!) О катьюша! Руссиш катьюша!»

Полк устремился вперед. Выбили противника из опорных пунктов Ломоносово, Отря, вышли к противотанковому рву и... остановились. По открытому полю вьется про-

184

селочная дорога, скрывается в мелком перелеске, там, где

залегла наша пехота.

Санитары выносят раненых на носилках или ведут их,

л                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                          »

поддерживая. Некоторые пытаются сами выползти, из этого ада. Но много беспомощных. Они лежат без сознания, истекая кровью. Я бросаю рыть окопы и бегу на помощь санитарам.

Недалеко от нашей цепи, метрах в ста, КП полка. Оттуда сквозь гул артиллерии и пулеметную пальбу слышатся хриплые, надорванные голоса командиров: бесконечное повторение позывных подразделений и приказы, приказы...

Но бой иссякает, слышны лишь одиночные взрывы снарядов да отдельные пулеметные очереди. Вдруг слева и справа из расположения противника поднимаются белые ракеты. Они с противным воем прорезают воздух. Они летят в нашу сторону, издавая сигналы, напоминающие вой сирен. Мне показалось, что в эти секунды все замерло, все сосредоточилось в одном звуке.

Но вот подполковник Озерский отдал по рации приказ батальонам: приготовиться к отражению танковой атаки. Майор Новиков приказал артиллеристам немедленно выдвинуться в боевые порядки пехоты.

На горизонте показались танки противника. Они медленно сползали по склону и скрывались за перелеском. Нарастающий гул моторов и лязг гусениц заполнил воздух:

, - Танки... Танки... Танки... - прокатилось по цепи. Пехота дрогнула и стала отходить от перелеска. Поняв угрозу, командир полка Озерский с криком: «Приготовить противотанковые гранаты!» - бросился к нашей обороняющейся

цепи, остановил пехотинцев.

- Товарищи! Не отдадим земли, омытой кровью наших

бойцов! - слышался его голос.

Пехотинцы занимали боевой порядок. Выдвинулась 45-миллиметровая артиллерия. Заработали противотанковые ружья. Вот уже горят три немецких танка, четыре. А справа, прямо по дороге, идут наши танки. Гитлеровцы не

выдержали, отходят.

- Вперед, товарищи! - кричит Озерский. Рядом с ним

183

 

!Т его ординарец Соковиков. У него в руке котелок с кашей. Мы выбираемся на дорогу и попадаем под шквальный пулеметный огонь. Соковиков нырнул в воронку, лег около меня на спину, котелок с кашей положил себе на живот. Пусть осколки попадают лучше в кашу, чем в живот.

Немец строчит,'поднять головы невозможно. Залегли. Озерский впереди. Очередь. Ложко рванулся и лег впереди командира полка. Пуля пробила каску, ранило его в голову. Много раненых, много убитых.

Атака на противотанковый ров успеха не принесла. Сначала туда ворвались штурмовики и батальоны под командованием майора Черемухина и майора Сизова. За ними бросилась и наша рота, но под сплошным огнем противника отошли. Это просто огневой мешок.

Полк понес огромные потери. Погибли комбаты Чере-мухин и Сизов.

Наступает вечер. Пехота окапывается, занимает временную оборону. Выносят раненых, убитых. А мы, получив задание, пробираемся по широкому полю. Всюду нарыты новые ячейки. Всюду радисты и связисты. Радисты-минометчики, радисты-артиллеристы, радисты других подразделений. Вдруг слышу:

- Софья! Со-о-ня!

Останавливаюсь и вижу среди радистов в ячейке командира артбатареи Ивана Наливайко и Лаврову. Мы обнимаемся.

-А по нам сейчас танк прошел! Наш! - кричит Валентина. -Я пригнулась в ячейке, а он прошел прямо надо мной, раздавил на моей спине рацию, дьявол стопудовый. Вот ремонтируем. Мне теперь танки не страшны, я обкатанная! - и хохочет.

\

Я ее целую и бросаюсь догонять ребят. - Эй, пехота, не пыли! - кричит она вслед.

14-е августа

Второй день мы наступаем. В подразделениях с самого утра появились повара и старшины с супом, американской

186

колбасой и водкой. Сегодня они щедрые. Ведь многих среди нас уже нет.

После завтрака выполняла поручение - разыскивала

I                                                                                                                                                                                                                                       *

штурмовиков. Они расположились на стыке двух стрелковых батальонов. Наша рота действует сегодня вместе с ними. По дороге снова видела Валюшу. Они с командиром батареи Наливайко стояли на крыше сарая, наблюдая за противником. Командир, глядя в стереотрубу, засекал огневые точки противника, корректировал огонь батареи, а Валентина передавала по рации его распоряжения. Вокруг сарая разворочена вся земля. Налет за налетом. Передала Валентине привет через артиллеристов-разведчиков, которые, несмотря на страшнейший огонь противника, расположились

около сарая в сене и дремлют.

Штурмовики встретили меня шумно, передала командиру батальона приказ подполковника Озерского и - в обратный нуть. Вскоре началась новая подготовка для атаки на противотанковый ров. Наша рота выдвинулась на исходный. Здесь уже окопались пехотинцы. Рядом пэтээровцы углубляли свой окоп. Мы дружно взялись за дело и вскоре стояли уже в глубокой траншее. Одни только штурмовики лежали на земле спокойно и беспечно, посмеиваясь над нами. Им было непонятно, зачем пот проливать. Все равно сейчас пойдем в наступление. И тут произошло страшное. Внезапно налетели немецкие самолеты. Мы кричим штурмовикам: «К нам, ребята, бегите к нам!» Но голоса наши тонут в разрывах бомб. Летят глыбы земли вместе с осколками, падают деревья. Земля под нами накалилась, она ворочается, как живая, тяжело дышит, стонет...

Потом, зверюги, стали бомбить вторые эшелоны полка. А по нашим рядам уже молотит артиллерия. Много убитых и раненых, особенно среди штурмовиков. Мы ползаем, подбираем раненых... Крики, стоны. Затаскиваем раненых в воронки и траншеи. С нами ползает малюсенькая Женя-санитарка и в голос ревет, оказывая помощь своим бойцам. «Что ты голосишь!» - кричу я на нее. Она в ответ ругается и, разрывая гимнастерку бойца, причитает: «Бездушный ты человек!

187

 

Хлопцы-то, хлопцы какие погибают!» Вытирает слезы рукавом гимнастерки, размазывая по лицу кровь и грязь.

Артиллерийский налет ослабевал. И вдруг раздался неподалеку, в окопчике пэтээровцев, оглушительный взрыв. Рванулся в небо черный столб дыма. Прямое попадание. Мы подбежали и увидели окровавленные тела двух бойцов, а из окопчика поднялся растерзанный, совершенно седой человек. В его лице не было ни кровинки, но глаза жили! Эти глаза невозможно забыть. Мы подхватили бойца, он был легкий, как ребенок. Санитары положили его на носилки и понесли.

Все стихло. Тишина была ошеломляющей, как и только что пережитый ад. Немец, сорвав наше наступление, как видно, сам и не думал идти в контратаку. Мы лежали молча, каждый думал о своем.

15-е августа

Третий день наступления мы встретили на новом месте, которое отвели нашему полку.

С утра моросит дождь. Штаб уже прибыл со всем своим хозяйством. Связисты тянут линию, разматывают катушки. Что-то кричат радисты. Немец бьет не переставая, довольно часто накрывая цели.

Нас встречают ПНШ-1 Борисов, начальник артиллерии полка майор Новиков, подходит майор Орлов. Появляется вслед за нами уцелевшая группа бойцов штурмового батальона. Орлов приветствует подходящих бойцов.

А немец бьет и*бьет. Налетели фашистские бомбардировщики, началась бол!бежка. Мы забрались в землянку, которую не так давно занимали немцы. Я сижу в углу за столиком и пишу, пишу. Через десять минут пойду с группой в наблюдение, а остальные - на проческу местности. Говорят, что здесь оставлены немецкие корректировщики.

Ну, пока все. Допишу потом...

Вернулись во второй половине дня. Увидели около землянки белобрысого немца, окруженного бойцами нашей роты. Немец маленький, такой заморыш, в русском бушла-

188

 

те. Ресницы, брови белесые. Жадно глотает пищу из котелка. Ребята, перебивая друг друга, рассказывают, что в лесу они обнаружили двух немецких корректировщиков. Один оказал сопротивление - и был убит на месте, а другого с рацией привели сюда, посадили на крышу землянки: вызвал огонь, вот теперь сиди и любуйся своей работой. Немец дрожит от страха. Ревет! Сжалились ребята, сняли с кры-

ши, дали ему бушлат и еду.

Приехал комдив Турьев и сразу увидел заморыша в бушлате. Тот вскочил (видит, старшее начальство), вытянулся в струнку. А Турьев разошелся: «Что за обмундирование! Разгильдяйство!» Еле-еле объяснили, что это пленный. Приказал немедленно доставить его в штадив

Вечером разведка боем. Руководит операцией ПНШ-2 Борис Анистратов.

18-е августа

Убит капитан Борис Константинович Анистратов. Убит...

это все, что я могу сказать об этом страшном событии.

25-е августа

Большие потери понесла наша дивизия. Сейчас мы во

втором эшелоне, кроме 1-го полка, который, говорят будет принимать участие в боях за освобождение от немецких оккупантов города Смоленска.

Я в санчасти полка. В последней нашей атаке на противотанковый ров меня опять стукнуло в правую ногу. Сначала даже боли не чувствовала, только что-то обожгло. Зашла в укрытие, вижу - кровь залила ногу. Забинтовала рану и никому не сказала, боялась расстаться с ротой. Но потом пришлось сознаться... Фаина Дмитриевна согласилась оставить меня дома, в санчасти. А рота наша

рядом.

Обидно до отчаяния, что не мы, которые понесли большие потери и пробили ворота в немецкой обороне действуем в дальнейшем наступлении на Смоленск.

I

4

189

26-е августе

Анатолий Кузьмин - ярославский поэт, работник нашей дивизионной газеты «За Отчизну» - принес стихи Константина Симонова «Хозяйка дома», отпечатанные на машинке. Стихи о нашей памяти, о том, что живые вечно будут помнить о погибших. Стихи о тех из нас, кто не вернется домой в День Победы, но будет по праву незримо присутствовать на празднике среди оставшихся в живых.

Да, это так. Отдавшие жизнь за будущее своего народа, за будущее всего человечества останутся навсегда живыми. В это твердо верю.

Рана моя понемножку заживает, и я снова в роте.

5-е сентября

Мы по-прежнему во втором эшелоне. Сегодня ночевала у девочек в медсанбате. В двенадцать ночи их подняли. Начался поток раненых из 1340-го полка. В шесть утра сбегала домой, в роту. Хлопцы еще спят. Вернулась в санбат, пошла в операционную, надела халат, белую косынку. Хотелось помочь медикам, которые от усталости едва держались на ногах. Но из этого мало что получилось. Я металась от одного раненого к другому. Просят воды - бегу. Надо поддерживать кого-нибудь - бросаюсь туда. Стонет - стараюсь успокоить. Хирурги действуют, как на поле боя. Сердце мое сжимается, закрываю глаза, когда летит в таз чья-то рука или нога.

Пришла домой, трещит голова, в ушах звук пилы по костям. В роте бойцы пишут надгробные дощечки Анист-ратову, Сизову, Чёремухину, Повалихину, Золотову. Они похоронены в деревне Разогреевой.

...Не могу быть дома, не могу сидеть на месте. Взяла лошадь в конной разведке и поехала в санчасть. В овраге, около землянок, Тося Мишуто чистит картофель. Увидела меня, обрадовалась. «Тосик, как живешь?» - «Дюже гарно! Слезай с коня, посиди со мной немножко». Смотрю на нее и не могу оторваться. До чего же она похорошела! Ее толстые пушистые косы красиво уложены на голове, глаза

190

сияют. «Что это с тобой, Тосик? Тебя не узнать». - «Ой, Софья! Полюбила я...»

Да, любовь делает людей красивее, чище, добрее.

Наверху готовят памятники погибшим. А первый полк продолжает бой, начатый нашими полками. В столовой, под навесом, командиры изучают премудрости ведения боя

в новых условиях.

Вдали слышится победный гул артиллерии. Над моей головой - самолеты. Это наши идут на помощь наступающим войскам.

Час расплаты близок.

11-сентября

Второй день идет подготовка к маршу. Переезжаем в Вервище. Будем шагать по знакомым местам. Выпустили «боевой листок». Получила от Александры Дмитриевны Чу-диновой письмо. Ответила ей сразу.

Завтра выступаем.

В Вервище прожили десять дней, но совершенно не было времени, чтобы черкнуть хоть несколько слов. Сначала строили землянки, а затем ежедневно занимались боевой подготовкой. Роем траншеи, строим круговую оборону. Приходим домой до такой степени усталые, что сразу же засыпаем. С питанием опять неважно. Несколько дней получали болтушку из черной муки. Сегодня прибыло в полк пополнение, дали и нам несколько человек в роту. Не успели их приобщить к нашей жизни, как пришел приказ: «На марш!»

Мимо нашего полка прошли дивизионные саперы, пэтэ-эровцы, затем 1350-й полк. Потянулись бесконечные обозы

штадива, артиллерия.

Ровно в два часа ночи вышла наша рота автоматчиков. Дует холодный ветер, льет осенний дождь. Мы шагаем впереди полка, настроение у ребят бодрое.

Тошев идет сзади меня. Он все время что-то бормочет себе под нос, потом вдруг, неизвестно почему, начинает громко смеяться. Ребята спрашивают: «Что с тобой, Тошев?» Он посмеивается: «Ничего».-- «А чему ты смеешься?» - «Ин-

191

 

 

тэрэсна». - «Что интересно?» - «Все интэрэсна. - Он показывает рукой на изогнувшуюся колонну дивизии: - Вот идут русска, убека, украинца, чуваша, татарина - все вместе. - Сонышка наша вместе. Идем одна большая колонна. Спим, едим - как одна семья, - все вместе, фашистов бьем вместе. Очень интэрэсна!»

Философия Тошева забавляет, но приходится всем по душе.

Вот уже прошли Грядозубово, Бердяеве, Рудни, Кана-ши, Постоялики. Отдыхаем в Кирякине. Сейчас пойдем дальше. Говорят, на Велиж. Нас переводят в четвертую ударную армию.

24-е сентября

Двигаемся по пятам вражеских войск, которые откатываются назад под стремительным натиском наших наступающих частей.

Льет, хлещет без конца холодный осенний дождь. Дороги раскисли. На нас нет сухой нитки. Плащ-палатка, шинель, вещмешок, сумки с гранатами и дисками автоматов, сапоги-все набухло, и тяжесть, кажется, стопудовая, пригибает к земле. Ветер пронизывает насквозь, чуть ли с ног не сбивает. Силы наши иссякают. Каждый шаг дается большим усилием воли.

А вокруг голые поля, выжженные деревни. Вместо домов торчат печные трубы.

По команде, «привал» опускаемся на землю, не сходя с дороги: нет сил свернуть в сторону, да и смысла мало. По обочинам дороги то же самое холодное, скользкое месиво. Но отдых хуже движенид. На привале совсем окоченела. На мгновенье показалось, что я согреваюсь, опускаюсь в теплую постель. А когда до сознания, откуда-то издалека, дошла команда «подъем», подняться не смогла.

Кто-то трясет меня за плечи. Очнулась, вижу: колонна задвигалась, подтягиваясь на ходу. Впереди меня пожилой солдат с усилием тянет за собой станковый пулемет. Собрав всю свою волю, вскакиваю, хватаю пулемет и бегу с ним вперед, догоняя пулеметчиков. Боец бежит со мною рядом.

192

И снова нескончаемым потоком идут, идут солдаты, преодолевая стену ветра и дождя. Падают лошади, а люди идут, идут...

25-е сентября

Утром остановились в полуразрушенном здании бывшей школы. Выбитые окна, выгоревшие полы и потолки. Красные кирпичные стены. Со свистом и воем по классам гуляет ветер. В дверные и оконные проемы захлестывает дождь.

Вскоре в каждом закутке заполыхали костры. Стало шумно и весело. А меня бил озноб, как в лихорадке.

-  Аверичева,   иди   к   нам!   -   зовут   артиллеристы. Вокруг яркого костра сидели бойцы и командиры, и среди них я увидела женщину неопределенного возраста. В ватной телогрейке и шапке-ушанке. С нее ручьями стекала вода, а она, казалось, этого даже не замечала. Хлопотала около усачей-артиллеристов, выжимала их одежду, развешивала около костра. Кому-то растирала ноги, ласково приговаривая тихим, каким-то домашним голосом.

- Вот видишь, Софьюшка, и у нас есть хозяйка! - го ворят артиллеристы. - Это наша санитарка Шура.

Я присела у костра. Сняла с себя плащ-палатку и шинель. Меня продолжало трясти так, что зубы отбивали дробь.

Шура сняла шапку, распустила волосы, подсушила их у костра и вдруг тихо запела низким грудным голосом протяжную песню о любви и женской доле. Никогда прежде я не слышала этой песни. Лица солдат подобрели.

Дождь переставал. Стало теплее, уютнее. Шура сама преображалась на глазах. Посветлевшее, помолодевшее лицо в обрамлении пышных волос казалось красивым.

26-е сентября

И снова мы на марше. Дорога становится все труднее и опаснее. Всюду болота, мины. Осторожно, шаг за шагом по двое проходим разминированные участки. В темноте то и дело слышится: «Осторожно!» - «Иди по дороге!» - «На обочину не сворачивай!» Это саперы. Прошли благополучно с

193

 

 

артиллерией, а сзади подорвались повозки дивизионных разведчиков.

За сутки прошли более сорока километров. Люди пада-

т                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                 '

ют от усталости. Один боец умер на марше. Как-то необычно и странно - умереть не в бою, а оттого, что не было у человека сил идти дальше.

27-е сентября

Множество событий произошло за эти дни. Вчера наши войска вошли в Смоленск, взят Рославль. Наша дивизия за участие в прорыве обороны Духовщинского направления и взятие сильно укрепленных пунктов Отря и Ломоносове получила наименование «ломоносовской». Отныне мы есть 234-я Ломоносовская стрелковая дивизия. Мне, признаться, немножко обидно. Ведь нашу дивизию все называли Ярославской коммунистической. Ничего, я думаю, она будет и Ломоносовской, и Ярославской, и коммунистической.

Лежу больная. Сейчас полегче, а была температура 39 с хвостиком. Голова еще кружится. Деревня, где я заболела, называется чудно: Конец.

Когда подходили к деревне, ребята шутили:

- Вот и конец нашим дорожным мукам!

Здесь, в этой деревне, в этой хате ровно шесть дней назад жили гитлеровцы, топтали землю, вот этот пол деревянный. Сидели на этих скамейках за этим столом, варили картофель в этих же чугунах. Мне кажется, что до их пор в хате пахнет чем-то чужим. Фашисты здесь хозяйничали больше года. Наши люди скрывались в лесах. Сейчас они стекаются со всех сторон в деревню, к своим домам.

Радостно встречает  нас население. Женщины плачут, обнимают бойцов, с удовольствием размещают в своих хатах. Угощают картошкой, молоком. Перебивая друг друга, рассказывают о гитлеровском разбое и произволе.