Огромный лагерь спал. Матрены Исаевны не было уже десять часов. Распределив дежурство среди ребят, Варвара Сергеевна и Екатерина Ивановна обходили лагерь. Летняя ночь близилась к концу. Утро уже напоминало о себе узкой светлой полоской на горизонте. На лица ребят падал его зыбкий расплывчатый свет. Был тот час, когда сны приходят самые удивительные. Но какие сны снились сейчас этим ребятам? Лишь немногое из них улыбались.
“Наверное, мирные дни снятся, — подумала Варвара Сергеевна, проходя среди спящих вповалку ребят. — Но если бы только эти дни!”
У кустов плакала во сне девочка. Варвара Сергеевна подошла и узнала в ней свою ученицу Машу Голяцкую.
— Мама, мамочка, — звала Маша.
Варвара Сергеевна положила ей на голову руку, погладила: Глядя на измученное девчоночье лицо, припомнила она рассказ Маши о жизни их семьи при оккупантах. Когда в доме совсем не осталось еды, пришлось собирать милостыню. Иногда подавали зерно, и Маша вместе с братом молола его на жерновах. За этим и застали их однажды немцы. Решив «дополнить» картину, они намазали уставшие изможденные лица ребят печной сажей и, нахохотавшись, сфотографировали их. От унижения, невозможности что-либо сделать плакали Маша с братом навзрыд, размазывая по щекам сажу. Успокаивая сейчас Машу, Варвара Сергеевна огляделась. Невдалеке увидела двух сестренок Денисенковых. С их семьей она хорошо была знакома. Кроме Оли и Маши, что спали прижавшись друг к другу, дома с матерью остались Нина и Леля. У старшей, Лели, была маленькая дочка, и ждали рождения еще одного ребенка. Всей семьей решили перебраться из Смоленска в село Головицы. Общей любимицей была Нина. Общительная, доброжелательная, веселая, она легко сходилась с людьми. Как-то в Головицах на ночь разместились немцы. Пришли в их избу. Ребята спрятались на печи, вместе с ними и Нина. Но если младшие вскоре заснули, то Нина не сомкнула глаз и всю ночь внимательно прислушивалась к тому, что говорили немцы. Она до войны учила немецкий язык; А утром, разбудив своих, взволнованно зашептала: «Немцев бьют! Их остановили под Москвой! Немцы в панике!» И, как только немцы ушли из избы, помчалась по деревне разносить радостную весть. А потом все чаще стала исчезать из дома, появлялась неожиданно, собирая деревенских мальчишек и девчонок, давая им срочные задания: то мостик разобрать, то завалить дорогу. Мама всегда переживала и, когда пришла весть о том, что ребят отправляют на Большую землю, не раздумывая, собрала Олю и Машу, приговаривая: «Идите, девочки, хоть вы будете живы!».
«Был дом, была хорошая дружная семья, — думала Варвара Сергеевна, — и вот не стало ничего у этих девочек. Да и только ли у них?»
Предутренняя дымка исчезла, солнце пробежало по лицам ребят из Спорок, Головиц. Варвара Сергеевна поднялась, чтобы узнать, не пришла ли Матрена Исаевна.
Но вдруг ее окликнули ребята, сидевшие в куче и не дремавшие.
— Варвара Сергеевна, а нам Матрена Исаевна говорила, что вы про, Гобзу расскажете.
— Да вы лучше поспите немного.
— Не спится, расскажите, Варвара Сергеевна.
Со всех сторон потянулись мальчишки и девчонки в кружок.
Вот вы про Гобзу спрашиваете, — присев к ним, начала Полякова. — Ну, так слушайте. Когда я училась в педтехникуме, нам объясняли, что «гобза» — очень древнее слово, даже в толковом словаре Даля его нет. Говорят, что был такой древнерусский писатель Кирилл Туровский, который упоминал в своих трудах Гобзу.
Ребята слушали ее с вниманием. Варвара Сергеевна понимала, что не всегда сон снимает усталость, а иногда это успешно делает задушевная беседа.
— Интересно, — бросил кто-то. — У нас действовал партизанский отряд Туровского. К нам из отряда приходила учительница Ольга Морская и тоже говорила, чтобы берегли и спасали детей.
— Не перебивайте, — зашипели другие.
— Это верно, — продолжила Полякова. — Такой отряд и сейчас есть. Туровский Александр Сергеевич, Федор Апретов, Николай Чужов, Гуржап Очиров, Иван Овчаренко, Иван Сухопаров, Икрам Вайзуллин были здесь организаторами партизанского движения. Самого Туровского в марте ранило, и он сейчас на лечении. Командиром назначен Анатолий Соколов. Матрена Исаевна — наш руководитель из отряда Соколова.
— Расскажите о ней, — раздались голоса.
— Давайте, ребята, я сначала расскажу о Гобзе, а потом, будет время, а его у нас еще будет много, я расскажу и о Вольской, и еще о других...
— Наш партизан Туровский не только однофамилец того писателя. Они оба делали большое дело, творили историю Родины. Так вот, он утверждал, что слово “гобза” означает богатство, изобилие. В том же значении оно сохранилось в одном из языков славян-чехов. А город Демидов, который стоит на Гобзе, на этой «богатой» реке, да не одной, а двух — еще и Каспле, тоже был богатым городом и назывался Поречье.
На речке Каспле по велению Петра Первого была построена пристань. От нее в весеннее половодье отходило каждый год до двухсот судов в Прибалтику, в основном в Ригу. Здесь на реках Гобза и Каспля был Пореченский торговый флот. На каждом судне была команда до 30 речников. Только грузчиков здесь было до семи тысяч человек. Это были люди смелые, бывалые. Отсюда шли в Европу (Швецию, Англию, Голландию, Польшу) дары России: мед, пенька, солонина, меха, хлеб, конопляное и льняное масло. Ну а отсюда в Россию шли товары заморские. Жили здесь люди зажиточно. Вот почему эти места влекут иностранных завоевателей. Но люди здесь были волевые, сильные, мастеровые.
У Екатерины Ивановны Громовой в это время были свои заботы. Особенно ее беспокоила питьевая вода. Сколько прошли, а каждый раз все труднее доставать воду. Вчера, например, неизвестно чем бы поили ребят, если бы не бабушка Мария Архиповна. Колодцы засыпаны, в реках воду тоже опасно брать. А тут колодец, с родниковой водой. Всех ребят напоили. Пуще глаза берегла свой колодец бабушка, а для ребят не пожалела, все приговаривала: «Пейте, родимые, силенок набирайтесь!»
«Ну и старались ребята!» — Екатерина Ивановна улыбнулась, вспомнив Витю Фомичева. Хоть и крепкий был он парень, а столько перекачал воды, что под конец, упав на колени и подняв руки, заохал: «Ой, ой, рученьки мои, рученьки! Сто бадеек перекачали, куда же мне вас деть?» Пришлось на помощь приходить.
«Надо проверить, как он сейчас, ведь вчера действительно перетрудился», — подумала Екатерина Ивановна и повернула к стогу, где спал Витя. Вчера он рассказал о себе. Отец сразу ушел на фронт, и всю заботу о семье взял на себя четырнадцатилетний мальчишка. Не остался он в стороне от партизанских дел: ночами возил в лес хлеб, одежду. Как-то в декабре развозил солому по домам односельчан. И только выехал с поля на дорогу, подлетает к нему возок. В нем двое немцев: «Хальт! Хальт!»—«Чего надо? Не видите, что ли, солому везу!»
А немец схватил его за ватник и пинками погнал впереди себя, прикрикивая: «Шнель, шнель!» В деревне, поставив Витю к стене, стал целиться. Второй в это время что-то быстро ему сказал, и опять, схватив Витю, они потащили его к дому, где (Витя знал) скрывался красноармеец. «Гады, мной хотят прикрыться», — сообразил мальчишка. И когда немец втолкнул его в дом, Витя мгновенно захлопнул дверь на щеколду, а сам рванулся в хлев, успев крикнуть: «Немцы!» Он ушел огородами. С тех пор стал заикаться. Екатерина Ивановна посмотрела на мальчишку. Он крепко спал, широко раскинув руки. Убедившись, что все в порядке, Громова пошла дальше. У кустов сидела девочка.
— Ты что?
— Не спится. Я все думаю. О войне, о сестренке своей.
— А сестренка-то с тобой идет?
— Нет, она раньше ушла с небольшой группой. Где она сейчас на Большой земле, не знаю. Встретимся ли когда?
— Обязательно встретитесь. Если не сейчас, то после
— После войны! — протяжно проговорила девочка.— Даже не верится, что ежа когда-нибудь кончится. Мы от немцев столько натерпелись! Посидите со мной немножко, я так по дому скучаю, по маме. Как-то она там?
Екатерина Ивановна присела на траву. Девочка доверчиво прижалась к ней.
— Как зовут-то тебя?
— Лиза Тихомирова. Папка наш на фронт ушел сразу. Нас у мамы трое, все девочки. Знаете, мы тоже с немцами воевали.
— Это как же?
— У меня старшая сестренка Настя очень смелая. Еще прошлым летом, когда наших пленных красноармейцев по большаку гнали, Настя всех организовывала, и мы решили: чем можем, будем им помогать. Сначала кидали кусочки хлеба, картошку. У нас стоял мешок с сухарями, так мы его весь перетаскали на большак. А потом спасали тех, кто сумел бежать. Приносили одежду, прятали, в лес отводили.
— А мама знала о вашей помощи пленным?
— Конечно! Она и сама нам не раз помогала и партизанам тоже. За эту помощь однажды ее так бил староста-предатель! Так бил, так бил! Но мама ничего не сказала. И после этого заболела. Вот почему она сразу согласилась отправить нас с сестрой на Большую землю.
— Все будет хорошо, Лиза. Ты все-таки подремли немного. Хоть и утро наступает, а сон тебе обязательно нужен. Силы еще понадобятся.
— А долго идти?
Долго, Лиза. Вот скоро придет Матрена Исаевна и скажет наш дальнейший маршрут. Подремли. — И она, накрыв Лизу старенькой кофтой, поднялась. Навстречу бежал связной.
— А я вас, Екатерина Ивановна, иду! Матрена Исаевна пришла. Вас ждут.
— Громова поспешила за мальчишкой в окружении связных и старших отрядов на опушке леса Громова увидела Мотю. Доброе утро, Катя, — сказала Вольская.
«Вид у нее неважный. Круги под глазами, нога отекли,
— отметила про себя Екатерина Ивановна. — Сколько же сегодня она прошагала? Двадцать, тридцать километров?»
— Ну что, все в сборе? — Мотя рассказала о том, что узнала в штабе, о партизанском подарке, а затем велела раздать еду самым слабым, поручив это Кате, и коротко добавила:
— О дальнейшем пути расскажем Спирид Матвеевич.
— Что говорить? Делать надо. Дорогу, ребятишки, прокладывать будем. Пройдем по старой лежневой дороге, а она, прямо скажу, не подарок! Ну, вы народ молодой, силы у парней еще хватает, — и оглядел рядом стоящих мальчишек. — Подберите самых крепких из всех групп. Пойдете со мной впереди. Главные разрушения дороги на болотинах и ручьях.
На подъем, нехитрый завтрак времени ушло немного. Но для Моти и этот перерыв был разрядкой. Короткий сон, и вот она снова на ногах.
Первые четыре километра, мимо деревни Городище, прошли довольно быстро. Сказывался отдых. Но как только свернули на лежневку, правее Корева, начались настоящие муки. Дорога, прав был Фадеев, находилась в самом заброшенном состоянии, по ней не могли идти лошади. В колонне сорок подвод, на них все “богатство” ребят. Но без лошадей идти было бы вдвойне мучительнее. На ремонт дороги пришлось привлекать и девчат. Перестилали истлевшие бревна подгоняли мостовины, прижимая их сбоку перекладинами. Гвоздей и скоб, конечно, не было, поэтому все делали вручную. Самые крепкие ребята держали перекладины и мостовины руками до тех пор, пока не пройдет последняя подвода. Лошади были так измождены, что приходилось, сняв с подводы пожитки, толкать их или тащить телегу на себе. Наде Дроздовой ребята соорудили носилки. Но и она, видя, как тяжело дается эта дорога, временами сползала с носилок и пыталась идти. Каждый метр давался с огромным трудом. Но радовало Мотю, что никто не хныкал, не жаловался.
И лишь по команде «Отдых!» падали ребята там, где стояли. Десять-пятнадцать минут — и снова почти непроходимой дорогой вперед. Стоя чуть с краю от дороги, ощущая под собой зыбкую ненадежную почву, Мотя пропускала отряды, вглядываясь в лица, прислушиваясь к разговорам.
И вдруг увидела среди ребят грязного, с засученными рукавами Федора Исайченкова. Он с группой ребят таскал мостовины и укладывал. Со стороны их более чем полуторатысячная колонна, ползущая по этой узкой полоске среди топей, выглядела бы экзотично, если бы не было этих измученных глаз, этих мальчишек, почти лежащих на перекладинах, этого мучительного «Эх, взяли!»
Она смотрела на них, удивлялась и гордилась: «Слабые, совсем дети, а силы откуда берут?» Шел второй день пути. Те же ребята, и что-то новое появилось в них. Это была ее ребячья армия, которая «с боями» прорывалась сейчас к своим, на Большую землю.— Лежневка кончилась! — донесся голос Фадеева. И как эхо, прокатились его слова по всем отрядам. Впереди, слева от дороги, блестело озеро.
— К Покровскому вышли, — сказал Фадеев, подойдя к Моте. — А ребята-то молодцы! Я, честно говоря, думал, что мы и до вечера не управимся. Эти десять километров сотне равны. А сейчас, — он посмотрел на солнце, — около часа. Спасибо, Спирид Матвеевич! Вы нам очень помогли!
— Да что я? Тут до меня столько голов думало, как вас побыстрее переправить. Доброго вам пути! — и он неторопливо зашагал обратно. А за ним, пожав крепко руку Моте, ушел и Федор Исайченков.
— Спирид Матвеевич! — крикнула Мотя. — А как же мы, ребята?
— А вы не тревожьтесь, делайте свое дело, как велели в штабе. Ведь Батя сказал вам, что всю дорогу вас будут незримо охранять?! — ответил Фадеев.
— А кто?
— Добрые лешие! — захохотал Фадеев и исчез, как это умеют делать партизаны, бысто и незримо.
«Ну, что ж, леший так леший, только бы чувствовать его добрый локоть», — подумала Мотя.
— Надо делать большой привал, да и озеро рядом,
— сказала Мотя и велела ребятам передать по эстафете, чтобы Громова проверила воду в озере.
Через несколько минут услышали: «Воду можно брать!» Ребята пили эту чистую, прозрачную воду, брызгали друг на друга, кое-где слышался смех.
«Как будто и войны нет»,— подумала Мотя. И, словно напоминая о том, что война совсем. Рядом, над лесом пролетела «рама». Но им сейчас она была не страшна: густой сосновый лес окружал озеро, надежно прикрывая ребят.
— Варвара Сергеевна, пусть ребята отдыхают. Я ухожу дальше.
— Матрена Исаевна, сама отдохни хоть немножко.
— Нельзя мне время терять, Варвара Сергеевна! Ведь в любую минуту может произойти всякое. Не имею права отдыхать.
— Да что ты, не живая, что ли? Ведь не выдержишь!
— возмутилась Полякова.
— Выдержу, мне нельзя не выдержать, я за них в Ответе, — кивнула Мотя в сторону расположившихся на отдых ребят.
— Когда ждать? — спросила Варвара Сергеевна.
— Дорогу совершенно не знаю, буду держаться строго на север, как предупреждали в штабе. От Слободы дорога должна пройти на Королевщину. Там наверняка есть части нашей армии. Туда и обратно... — Мотя задумалась.
— Да не раньше чем часов через девять-десять приду.
— И добавила: — Если все будет нормально.
Варвара Сергеевна долго смотрела ей вслед, пока Мотя
не исчезла за поворотом. “Мы все устали, измотались, как же она должна смертельно устать! Сколько же она за все время нашего пути прошла?” — из раздумий ее вывела подбежавшая девочка.
— А там ребята пришли.
— Какие ребята?
— Говорят, демидовские.
— Демидовские? — удивилась Варвара Сергеевна. — Откуда они здесь? И много?
— Много. Сто, а может двести, — бойко ответила девочка. — С ними дяденька. Он, наверное, знает.
На опушке леса она увидела большую группу. Подойдя, сразу приметила знакомого учителя Акакиева. Судьба свела ее с духовщинскими учителями, с Вольской. Но она считала себя демидовской.
— Здравствуйте, Варвара Сергеевна, — обрадовался учитель. — Вот уж не думал, что вас здесь встречу. Третьи сутки блуждаем, я совсем расхворался, не ходок больше, а ребят надо довести. Возьмите их в свою колонну.
Варвара Сергеевна задумалась: «Как воспримет мое решение Матрена Исаевна? Ведь она несет ответственность за ребят! А с другой стороны, не взять их, куда они пойдут? Вольская поймет». Она спросила:
— Сколько всего?
— Около двухсот. Еще шесть подвод с лошадьми.
— Ребят переписать надо.
— Вот спасибо, а помощницу я вам найду. Ребятишки, разыщите Машу Тронину из Заик.
Вскоре Машу нашли, и Полякова велела ей составить списки ребят, разбить на группы, человек по пятьдесят в каждой, выбрать старшего и связных, а затем располагаться на отдых.
На вопрос о питании Акакиев сказал:
— Нас в Свистовичах покормили партизаны, а если честно, то негусто.
«Значит, как у всех», — подумала Варвара Сергеевна. Через полчаса принесли список. Посмотрев его, Полякова заметила, что в демидовской группе почти одни девчонки. Маша, словно догадавшись, подметила:
— Это ничего, что одни девчонки, Они очень хорошие, дружные. Не подведем вас.
И словно в подтверждение этих слов Полякова услышала интересный разговор. Командир отряда Коля Анищенков прошел вдоль кучи демидовских девчонок и услышал окрик:
— Эй, кавалер! — крикнула одна из них. — Что, никак невесту не выберешь? А может я понравлюсь? — из кучи плохо одетых, разутых, но дерзких девчонок выскочила одна в самотканой юбчонке, ситцевой кофточке в горошек, с перекинутой через плечо полотняной сумкой, а на ногах — лапти. — Что, не понравилась?! — тише, без задора уже, спросила она. — Я знаю, вас выхватили набыстряка и поесть у вас нечего. А нас партизаны, родители продуктами снабдили. У нас в торбочках и вон еще на телегах. Вот гляди! — она сорвала с плеч торбочку и развернула ее. Там были сухари, буханка хлеба, целая, даже кусок сала. У Коли закружилась голова.
— На, кавалер, не обессудь, — она протянула ему кусок хлеба с салом.
— Спасибо.
Коля поперхнулся и уставился на девчонку. А она поняла его и представилась: Екатерина Дмитриевна.
— Спасибо, Катя Дмитриевна, — и все девчонки дружно рассмеялись, им понравился находчивый ответ.
— Катя я, Ермакова. Ладно, будь здоров, не хворай, может свидимся.
Бойкая девчонка скрылась среди таких же, как сама. Варваре Сергеевне рассказали, что эта боевая девчонка не раз выполняла поручения партизан, была в разных переплетах и всегда выходила сухой из воды.
Варвара Сергеевна начала перекличку...
В это время Вольская прошла не один десяток километров. На востоке оставалась Слобода — районный центр. Это здесь 16 июля 1941 года Слободской партизанский отряд, которым командовал секретарь подпольного Слободского райкома партии Михаил Нестерович Шульц, принял бой.
Мотя прислушивалась. Слева, со стороны Демидова, доносилась артиллерийская канонада. На дороге ни души. По ее верстовке, должна появиться деревня Анисенки. Вместо этого она увидела только скелеты печных труб. Пока раздумывала, сверху, на бреющем полете прошел желтобрюхий стервятник и прострочил по опушке леса, где только что Мотя заметила подводу с сеном и мечущуюся рядом с упавшей лошадью женщину. Мотя бросилась с дороги в кустарник.
— Мерзавец, за каждым человеком гоняется! — А «мессершмитт», сделав разворот, уже шел прямо на нее. Она успела нырнуть в кусты, и тут же раздалась глухая дробь крупнокалиберного пулемета, вверх взмыли струйки трассирующих пуль. Не успеха опомниться от этой «встречи», как за спиной услышала:
— Руки вверх!
Первое движение — за пистолет, подарок комбрига, но снова окрик:
— Брось, стрелять буду!
Она повернулась. В голове промелькнуло разное: «Свои? А если нет? Что делать? Как же ребята?» Ноги стали ватными, сердце колотилось так, что она невольно прижала руку к груди. Перед ней стоял молодой безусый солдат в красноармейской форме.
Мотя, облегченно вздохнув, присева.
— Кто такая? Пароль? — сурово обратился к ней солдат.
— Подожди, дай отдышаться. Не знаю я пароль... К командиру меня веди.
— Пароль не знаешь, а здесь разгуливаешь, — пробурчал парень, пока вел. На его «разгуливаешь» Мотя улыбнулась. «Ничего себе прогулочки у меня!»
Навстречу им вышел сержант. Встретил он ее неприветливо. Увидев планшет, насторожился:
— Что в нем?
Обнаружив верстовку, да еще немецкую, прямо рассвирепел:
— Много вас тут появляется с такими штуками.
Обидно было Моте за эти слова, но сердиться на сержанта она не могла, помнила разговор в штабе о диверсантах. Она только устало попросила:
— Отведите меня к командиру, товарищ сержант. Там все объясню.
Вскоре они подошли к землянке, радом с которой за наспех сколоченным столом сидел лейтенант. Вольская подала ему удостоверение, подписанное Цурановым. Лейтенант пригласил сесть и внимательно выслушал рассказ.
— Вам надо в штаб. Дело-то очень серьезное. Но в штаб далеко...
— Я понимаю, лейтенант, военные дела есть военные, но если мне надо попасть в штаб, вы должны мне помочь туда пройти. Штаб на пути нашего следования?
— Да, по пути на Королевщину. Идите в Жируны. Вот вам ваша карта. Днем по дороге идти нельзя, только ночью. У фашистов пока в воздухе сила. И чтобы вас больше не задерживали, возьмите это... — Он быстро что-то написал на листке бумага и расписался. Они попрощались.
Сержант, проводивший ее, объяснил, что этот лейтенант командир особого подразделения и его записка для Вольской очень важна. В сержанте уже ничего не напоминало того сурового, неприветливого человека, с которым Мотя встретилась полчаса назад. Они обменялись рукопожатиями.
Выйдя на опушку, она раздумывала над словами лейтенанта о дороге. Ночью она отдана технике, войскам. Как идти против движения? Двигаться по опушке? Ребята-то, допустим, пройдут, ну а лошади с подводами? Что-то надо придумывать.
Она шла быстро, оставляя позади деревни Березуги, Агеевщину, Матюшево. Впрочем, от деревень остались только названия. Лишь по печным трубам определяла Мотя пройденный свой путь. Мякуры, пожалуй, были единственной деревней, где сохранилось несколько домов. А раньше, видимо, было большое село. Записка очень выручала ее. Поскольку зона считалась прифронтовой, Мотю часто останавливали.
Время шло к вечеру, когда она подошла к Жирунам. Здесь тоже уцелели несколько домов да здание школы. Ее остановил чей-то радостный крик:
— Матрена Исаевна?!
Ее догонял Коля Ровнягин, с которым она была в одном партизанском отряде.
— Коля! Вот встреча! Как я рада! Ты-то что здесь делаешь?!
— Комбриг Апретов за боеприпасами послал. Я ведь эти места знаю, сам из села Старый Двор. Потому меня и направили. Оружие получил. Сам комдив Турьев со мной говорил. Велел привет комбригу передать, про дела наши партизанские расспрашивал.
— Ох, как мне комдив нужен! Где он сейчас? Где штаб?
Коля присвистнул.
— Все снялись, Матрена Исаевна. А куда — не знаю. Но здесь уже точно никого нет. А я вот темноты жду, днем-то нельзя, охотятся, сволочи, не то что за конными...
— Как же мне быть? Как детей провести? Может, ты посоветуешь? Где их разместить?
— Видел я мальчишку из местных, он наверняка здесь все тропинки знает, — сказал Ровнягин. — Да вон он здесь! Эй! — Николай свистнул. К ним подошел парнишка лет тринадцати.
— Тебя как зовут?
— Не скажу...
— Почему?
— Не хочу в тыл... Хочу здесь... Ты один?
— Ага!
— А что один-то делаешь?
— А я сбежал! В Дегтях со всего Слободского района ребят собрали, чтобы переправить, все комиссию проходят. Меня тоже смотрели, стали советоваться — брать или не брать. Уж больно я им показался слаб. Ну пока они советовались, я и сбежал.
— Ну а дальше что будешь делать?!
— Сейчас на Елыпанку пойду за щавелем, а дальше видно будет.
— Ты поди голодный?
Мальчишка сглотнул слюну.
— На, пожуй, — и Коля протянул мальчишке сухарь. Тот с жадностью его схватил.
— А ты нам не поможешь? —- спросила Мотя.
— А что делать-то надо? — похрустывая сухарем, поинтересовался мальчишка.
— Мы тоже переправляем ребят в тыл. Идем из Духовщинского района, — объяснила Мотя. — Так вот, мы придем сюда завтра утром. Постараемся часов в пять. Сможешь ты наш полуторатысячный отряд разместить где-то в этих местах? Чтобы от воды недалеко и щавеля было много. Ты говоришь, что он голод утоляет?
— Полторы тысячи? — протянул мальчишка. — Здорово! Буду вас ждать завтра здесь. — А потом достаточно подробно объяснил Моте, какими тропами и просеками удобнее будет идти ночью. Мотя поблагодарила его. Так неожиданно она нашла себе еще одного помощника. А про себя решила, что завтра и его возьмет с собой. Парнишка-то, видно, один как перст. Пропадет, если на Большую землю не уйдет. Они распрощались с Ровнягиным.
Обратно Мотя уже не шла — бежала. Надо было успеть к ночи, чтобы сразу поднять ребят и вести их путем, которым только что прошла. На всю дорогу лишь короткая летняя ночь.
«Быстрей, быстрей», — подгоняла она себя. Иногда казалось, что легкие не выдержат, разорвутся. Тогда, в короткие передышки, она вспоминала партизанскую школу, тот апрельский бой у Преображенского. Лед еще оставался на закраинах озера, когда они решили зайти в тыл к фашистам по леденящей воде озера. Вспомнила первое ощущение, когда словно миллиарды иголок вонзаются в тело, когда холод пронзает насквозь, когда из груди рвется крик, а ты должна молчать, потому что та шина — залог успеха операции. Эта закалка, это умение подчинить свое сердце, свое измученное тело, в котором все бунтовало против бешеного темпа, заданного ею, помогали сейчас идти вперед.
На небе уже взошла луна, когда Матрена Исаевна появилась в лагере. Все ждали ее. Быстро доложив обстановку своим помощникам, Мотя дала команду:
— Мы должны за ночь пройти около двадцати пяти километров. Мы впервые будем идти в темное время суток. Всем быть предельно внимательными, старшие, следите за своими группами, за интервалами. Идите на расстоянии видимости. В путь!
— В путь! — пронеслось по всей колонне. И в наступившей летней ночи словно ожило и задвигалось огромное живое тело, медленно вытягиваясь в длинную, узкую колонну, уходящую на север.
Сейчас Вольская шла впереди. Овраги, перелески, остающаяся с края дорога были знакомы только ей. Порой она ловила себя на мысли, что уснула на ходу. Она встряхивалась, хлопала ладонями по лицу, но через минуту-другую сознание опять заволакивала туманная дымка. И она снова и снова боролась с этой навалившейся на, нее усталостью и дремотой. В один из таких моментов услышала знакомый голос. Перед ней стоял мальчишка лет шестнадцати. В ночной темноте она не сразу узнала его.
— Матрена Исаевна! Не узнали? Да Коля я, Фоменков!
— Коленька! Как ты здесь оказался?
— Ровнягин приехал, о вас рассказал. Вот комбриг Апретов и распорядился, чтобы я тоже с вами ушел. Я сопротивлялся, а он: «Выполняй приказ! Догоняй Вольскую! Заодно поможешь!» Теперь я вижу сам, что помощь действительно нужна. Вон их сколько!
— Да, Коленька, нелегко сейчас. Ты помоги на узких участках, там с лошадьми трудно пройти. У тебя ведь опыт партизанский есть, особенно по ночным вылазкам. Действуй!
— Есть! — ответил Николай и скрылся в темноте.
Колонна, не останавливаясь, продолжала свой ход в
ночи. К Жирунам первые отряды подошли около шести утра, когда солнце уже светило вовсю. Навстречу Моте бежал вчерашний знакомый.
— Что же вы так долго? Я вас так ждал!
— Долго? — Мотя с трудом улыбнулась. — Ночью идти сложнее. Ну как, подыскал место для отдыха?
— Можно в школе, там только окон нет, да в сараях за деревней. Вот с водой плохо. Лето жаркое, Елыпа здорово обмелела, одни болотины да грязные лужи... Не годится для вас такая вода.
Вокруг них уже столпились ребята. Подходили остальные отряды.
— А вы сейчас как черти болотные, — прыснул мальчишка.
— Устали ребята, отдых и вода нужны, — сказала Мотя. — Кстати, а колодцы?
— Из колодцев пить нельзя, вода в них поганая. Из Щучьего озера можно брать воду. Наши солдаты, когда стояли здесь, тоже оттуда бочками возили.
Мотя развернула верстовку.
— А где сейчас могут быть немцы?
— Как где? На том берегу Щучьего, в районе Селезней еще, отсюда километров пятнадцать-двадцать будет. Они к нам часто «гостинцы» присылают,— ответил мальчишка.
Мотя насторожилась:
— Здесь нельзя оставаться! — Как же раньше-то я не догадалась об этом расспросить! Коля, быстро веди в лес первую группу, подальше от деревни!
Вольская осталась здесь, подгоняя отряды, которые растянулись и шли еле-еле. Мотя понимала, что если они не скроются, немцы могут начать обстрел. Над головой противно зажужжала «рама».
— Быстрей, быстрей, бегом в лес! Ребята, миленькие, поторопитесь!
Она видела, что измученные дети шли к деревне с надеждой на отдых. Ноги уже не слушались. Но ее волнение передавалось и детям. Стройность колонн исчезла, ребята устремились к видневшемуся лесу. Тревога передавалась и задним отрадам. Мимо пробежали Громова и Полякова. Мотя крикнула:
— Может начаться обстрел! Быстрей!
А сама все стояла, подгоняя ребят, руками показывая направление. Голоса уже не было. С последним отрядом она побежала к лесу.
— Ничего, еще бегаем! Значит, не пропадем! — запыхавшись, проговорила бежавшая с ней худенькая девочка. Мотя про себя заметила: «Маленькая, а других поддерживает».
Как только основная колонна скрылась в лесу, ухнуло где-то на западе. В деревне, из которой они только что ушли, разорвался снаряд, за ним другой. Грохот нарастал, но здесь лес был ему заслоном.
— Где Варвара Сергеевна? Все ли проскочили? — Мотя на секунду представила, что могло бы произойти сейчас там, в Жирунах, и ей стало страшно. Она опустилась на землю. Вид у нее был такой, что девчушка участливо спросила:
— Вам плохо?
— Нет, нет, ничего, все в порядке! Сейчас все пройдет.
Вокруг располагались ребята. Возбужденные бегом и
минувшей опасностью, они не собирались спать, на всех нахлынули воспоминания.
Девочку, на которую обратила внимание Мотя, звали Ниной Пастернак. Под ее рассказ Мотя задремала. Где-то рвались снаряды, а здесь было прохладно, не было опасности, вспоминался дом.
— Какая у нас красота сейчас! — рассказывала Нина.
— Деревня наша Хатынка вдоль озера разбросана, река Хатынка. На реке — мельница. Мост через реку, дорога на станцию Ярцева Закрою глаза и все это вижу. Цветы! Травы! Я в них хорошо разбираюсь. Отец научил, да и сами мы, как только проталины начинались, из дома за зеленью отправлялись и все съедобное жевали.
Мотя дремала. Рассказ Нины убаюкивал, наплывали картины детства, походы в лес. Неожиданно мелькнуло: «А ведь из рассказа можно что-то взять. Зелень. Да, да. При наших харчах это будет хоть какой-то выход». Она очнулась.
— Нина, ты о травах рассказывала. Можешь ребятам показать, что съедобно?
— Конечно, — ответила девочка.
— Пройди по отрядам и расскажи.
Вскоре разбрелись ребята по лесу, кустарникам, выбегая на берег Ельши. Обстрел кончился. Стало относительно спокойно. Подорожник, заячья капуста, березовая мездра, одуванчик — все шло в дело, не говоря уже о землянике, малине и изредка встречавшейся черной смородине. Мотя уснула крепко. Она долго не могла стряхнуть с себя сонное оцепенение, хотя отчетливо понимала, что ее будят.
Перед ней стояла Варвара Сергеевна. Вид у нее был измученный, чувствовалось, что она еле стоит на ногах.
— Что случилось? Почему вас так долго не было?
— Последний отряд проскочить не успел, взрывы преградили дорогу... Я видела, что дети пытались уйти в лес, но меня вдруг оглушило... А когда пришла в себя, ребят уже не было...
Полякова зашаталась, ее подхватили ребята и посадили в тени.
— Варвара Сергеевна, рассказывайте, как было! — в голосе Вольской появились металлические нотки. — Сколько ребят? С кем они?
— Я поняла, что «рама» корректирует огонь, и взрывы «подковкой» отсекли более 100 ребят, в основном отряд Коли Анищенкова, Я его попросила замыкать колонну, он парень бывалый, сообразительный.
— Так, так, дальше...
Сквозь взрывы я видела, как появились там два взрослых с оружием, видно, партизаны. Один начал кричать: «За мной, в лес!» А другой на незнакомом языке тоже кричал. И все, больше я ничего не помню. Когда пришла в себя, их уж и след простыл, хотя взрывы продолжались.
— Ну вот, опять нас спасает добрый леший, — грустно улыбнулась Вольская. — Ладно. Не будем паниковать. Раз появились партизаны, значит, пришла помощь. Ну, и я надеюсь на Колю Анищенкова. Этот не пропадет, из любого положения выход найдет. А в-третьих, наши разведчики Коля Фомичев и Сема Филлипенков попытаются их разыскать.
В это время к ним подбежали ребята.
— Матрена Исаевна! Матрена Исаевна! Листовки!
Она окончательно проснулась,
— Какие листовки? — Радом с ней стоял Коля Фоменков.
— Немцы с «рамы» сбросили, специально для нас. — Он протянул ей пачку листовок.
«Дети ФЗУ, не прячьтесь, в траву! Куда идете, я и там вас найду! Не убегайте, детки, будут из вас котлетки! Возвращайтесь назад! Немецкая армия несет вам освобождение!»
Ребята подносили все новые и новые экземпляры. Кто-то сказал:
— Очередная фашистская брехня! Знаем мы про их освобождение! У нас в деревне всех мужчин, что пришли из окружения, вызвали в комендатуру, якобы для регистрации. Кто поверил — пошел и не вернулся. Ну, а кто поумней, как мой отец, ушел в партизаны.
Ребята зашумели.
— Так они же нас обстреливали сначала, а сейчас говорят, чтобы мы вернулись.
— На-ко-ся, вы-ку-си! — и какой-то мальчишка выразительно поднял кулак к небу.
Мотя поняла, что наступил тот момент, когда она еще раз должна поддержать мысль: возвращение домой смерти подобно.
— Я хочу рассказать вам об одном мальчишке. Совсем недавно он погиб, вернее, его убили. Мне рассказал об этом вчера мой партизанский товарищ. В мае этого года к нам в отряд пришел Тимофей Сергеевич Огурцов. Пришел не один, а с сыном Володей. Володе было лет тринадцать. Отец души не чаял в нем. Володя убедил отца уйти к партизанам. Смышленого, наблюдательного Володю мы часто отправляли в разведку. Тимофей Сергеевич всегда переживал за него, но сын доказал, что за него можно быть спокойным. Сколько сведений мы получили через Володю! В начале июля, когда я уже занималась подготовкой к этому походу, группа партизан, а среди них был и отец Володи, возвращалась с задания. Заметили на дороге телегу с бочкой. Подводой управлял мальчик. Он кого-то искал, все вертел головой. Может, он и заметил прятавшихся партизан, но подойти к ним помешал мотоцикл с двумя фрицами, неожиданно вынырнувший из-за поворота. Немцы, видимо, в чем-то заподозрили его и, схватив за руку, стащили с телеги. Мальчишка сначала пытался объяснить, что он едет к реке за водой, но когда немец с силой дернул его к себе, отчаянно крикнул:
— Не пойду! Хоть колите, как Володю!
Тимофея Сергеевича как током ударило: «Володя?! Он же сейчас в разведке! Не о нем ли говорит мальчишка? Что делать? Выдать себя? Но и смотреть, как будут фашисты над ним измываться, нельзя». На прицел взяли одного — он дернулся и упал, потом другой... Подбежал мальчишка.
— Там Володю фашисты пытают, колют, скорей. У нас все его знают, он из соединения «Батя». Он и раньше к нам ходил.
Тимофей Сергеевич бросился вслед за мальчишкой. Когда партизаны прибежали на место, было уже поздно. На обочине дороги лежал Володя. Двадцать штыковых ран и две пулевые насчитали на теле мальчика. Горе отца передать невозможно. Так погиб Володя Огурцов. А ведь он мог быть среди нас. Вот настоящая цена фашистских листовок! — добавила Мотя.
Ребята молчали. У каждого, наверное, встали перед глазами картины зверств, издевательств. Вспомнили замученных родных, знакомых, свои беды. И это молчание стало минутой памяти маленькому разведчику.
Мотя поднялась. Для нее отдых кончился. Пора было снова отправляться на разведку маршрута.
Беспокоило отсутствие отряда Анищенкова. Разведчики- ребята доложили, что на месте взрыве» раненых и убитых они не нашли.
— Тогда они успели уйти в лес. Значит, встретимся. Надо узнать, как в основной группе дела. Катя! — окликнула она Громову. — Как ребята?
— Я уж о царапинах, ссадинах не говорю, хотя за одну ночь наполучали их предостаточно, — ответила Екатерина Ивановна.-— Лечим подорожником. Опасаюсь одного — чтобы от голода эпидемия не вспыхнула. Да еще с водой скверно. Как могу, экономлю таблетки на дезинфекцию, но уж слишком часто приходится ими пользоваться.
— Да, чуть не забыла. Разыщите нашего, проводника из Жирунов и возьмите с собою.
— Попробуем.
— А сейчас попытаюсь найти ближайший путь к реке.
— Опять до вечера? — спросила подошедшая Варвара Сергеевна.
— До вечера. А вы отдыхайте, ребята пусть поспят.— Тетя Матрена! — окликнул ее племянник Ваня.— Это вам, на дорожку.— И он протянул Моте горсть спелой брусники.
— Спасибо, Ваня. А сам-то ел?
— Ел! Ее здесь много! — подбежала Таня и тоже высыпала горсть.
— В добрый путь! — помахали ей Громова с Поляковой.
Идти поначалу, даже после непродолжительного отдыха, было тяжело. Руки, ноги словно налились свинцом. И лишь мозг работал ясно, безостановочно подавая команды: «Надо идти, надо идти». Она шла сейчас тем участком, где ночью по дороге можно будет спокойно провести ребят. Еще лейтенант показал его на карте. Напрямую к реке Межа, в сторону которой она шла, нет моста, и наши части движутся к фронту окружным путем. По верстовке на левом берегу Ельши деревни сменяли одна другую. Но они остались лишь на карте: Евсеевка, Козеевщина, Абрамовщина. На их месте торчали обгорелые трубы.
Было около трех часов дня, когда она вышла к селу Королевщины. Несколько уцелевших домов да обгорелые деревья. Кругом ни души. Жара стояла немыслимая. Пот застилал глаза, мучительно хотелось пить. Ей надо дойти до речки Межи, отыскать броды. И еще успеть вернуться назад. До темноты остается часов пять-шесть, а впереди тридцать километров. Как заставить идти свои нога быстрее? Она шла уже автоматически, быстро выхватывая из окружающей обстановки самое необходимое. Тропки привели к воде, к бродам. Речная прохлада освежила ее, остудила горевшие от жары лицо и тело. Пройдя три брода и убедившись, что они пригодны для перехода, Мотя решила возвращаться. Сил, чтобы дойти до видневшегося километрах в трех леса, уже не было. Главное, чтобы до рассвета привести ребят к реке, искупаться и уйти на день в этот лес.
На обратном пути Мотя временами останавливалась и дремала несколько минут, опять шла, постоянно подгоняя себя, уговаривая: «Я выдержу, выдержу... Люди неделями не едят, не спят, а я только несколько дней!» Порой она ловила себя на том, что разговаривает сама с собой. Так, километр за километром бросала Мотя свое измученное тело вперед, туда, где ее ждали ребята...
А в это время Громова решила обойти все отряды. Около большой группы ребят из Демидова она остановилась, прислушалась. Маленькая девочка о чем-то рассказывала. «Кажется, это Паша Медведева из Борка», — вспомнила Екатерина Ивановна. Разговор шел о цветке. Паша убежденно доказывала, что это необычный цветок и рвать его нельзя.
— Почему нельзя? — зашумели ребята.
В далекие-далекие времена в непроходимых тогда смоленских лесах селились люди вольные, смелые. Много трудов положили они, чтобы отозвалась на их заботу земля. Наступила лихая година — монголо-татарское иго, дошли завоеватели и до Смоленщины. Снарядили тогда смоляне на бой с врагом могучего Ивашку. Наковали для него стрелы острые, рогатину, которую только он мог поднять. И напутствовали его словами, чтобы живота своего не жалел ради родимой земли. Провожала его Анюта. Любили они друг друга. Сказала Анюта на прощанье Ивашке: «Бейся храбро, а я всегда буду с тобой. А в трудную минуту вспомни мои глаза». И она посмотрела на него своими голубыми, как чистые озера, глазами. «И нас вспомни!» — сказали подружки Анюты, из-под платков вспыхнули карие, черные, голубые глаза. Долго воевал Ивашка, но однажды пришла трудная минута. Окружили его со всех сторон врага, не было им ни конца ни края. Руки устали пику держать, тело изранено. Упал он на землю и прошептал: «Анютины глазки, силу дайте мне!» И поднялся Ивашка во весь свой рост, словно поднял его кто-то над землей. Много врагов положил он, как будто сама земля силу ему давала. Дрогнул враг и отступил. А на том месте, где сражался Ивашка, выросли цветы, которые мы зовем анютиными глазками.Екатерина Ивановна не заметила, как подошла Варвара Сергеевна.— Заслушалась,— сказала она, когда Паша закончила.
— Почаще бы нам рассказывать ребятам легенды да сказы. В них ведь тоже сила наша, — продолжала Громова, когда они отошли от рассказчицы. Навстречу им попались двое что-то жующих мальчишек.
— Батюшки, да вы никак сырую картошку едите, — всплеснула руками Громова, увидев у них в руках мелкую свежую картошку. — Где взяли?
— А в деревне,— ответили мальчишки. — Ее там много! Мы покажем!
Это были два брата — Толя и Юра Орешновы.
— За нас не беспокойтесь, мы чего только при немцах не едали!
— Нет, нет, — возразила Полякова, — давайте-ка для верности испечем ее на костре. Она и вкуснее будет.
Ребята охотно согласились.
В группе ребят из Петрищева, Судников, Прелева Аня Ткачева рассказывала о своем брате-бригадире:
— Он сразу пошел на войну, а перед уходом собрал всех петрищевских и сказал: «Дорогие односельчане! Сколько ни будем мы воевать, а победа будет за нами!» В начале этого года брат погиб под Ленинградом. Но я помню его слова о победе и, как только приеду на Большую землю, работать буду изо всех сил, чтобы помочь фронту.
Уже смеркалось. У небольшого костерка расположились ребята из Басина, Озерецкого, Навольнева, Никуленки.
— О чем земляки Матрены Исаевны разговоры разговаривают? — спросила Варвара Сергеевна, присаживаясь у костерка.
— О доме вспоминаем, — вздохнула Оля Царева. — О родителях. Как они сейчас там? Поди, за нас им еще и попадет!
— У нас, мамка знаете какая? — в один голос сказали Варя и Соня Новиковы. — Ее в гестапо в Демидове ытали за Таню, Сестру нашу, а она ничего не сказала!
— А у меня папка, — добавила Таня Касаткина, — партизанам все время помогал, даже поросенка тайком выращивал для них. И все было бы ничего, если бы не одна предательница из соседнего села. Приехали однажды и — прямо к потайной дверке. Поросенка увезли, а отца избили. Все грозились расстрелять. Увижу ли когда его?
И Таня, отвернувшись, вытерла слезы.
Все замолчали. Тихо потрескивали сучья в костре, изредка вспыхивая и освещая чье-то лицо.
— Скоро должна вернуться Матрена Исаевна, — тихо произнесла Полякова.
Из-за кустов, словно дожидаясь этих слов, появилась Вольская. Ребята бросились к ней.
— Подождите малость, сейчас отдышусь, — и Мотя буквально упала на землю. Кто-то заботливо протянул ей сухарь. — Спасибо, ребята,— сказала она и подумала: «А ведь за все время у меня маковой росинки во рту не было!»
Подошедшая Катя Громова помогла растереть ноги.
— Готовьте ребят. Сейчас тронемся. Маршрут я проверила, на пути есть вода. Я сейчас... только пять минут... сна, — уже засыпая, проговорила Мотя. Как ни старались ребята продлить ее сон хоть на час, она проснулась через несколько минут, словно ее толкнули, и сразу спросила:
— Все готовы? Тогда в путь!
Выравниваясь в колонну, вновь потянулись отряды, ручейком вытекая из леса на ночную дорогу. Небо было чистое, звездное. Почти все шли босиком. Нагретая за день дорожная пыль приятно согревала ноги. Среди негромких разговоров да шороха тысяч ног вдруг раздались звуки губной гармоники.
— Это Петя Дударев. Хорошо парень на гармошке играет, вот ее не взял с собой, только губную прихватил,
— сказала Варвара Сергеевна.— А гармонь нам бы здорово помогла, — добавила Мотя.
— Что-то мне не нравится, как себя ведут ребята из Бибиков, — продолжала Полякова.
— А в чем дело?
— Да все шепчутся о чем-то. Как подойду — замолкают.
— Уж не собираются ли деру дать? Вы последите за ними, Варвара Сергеевна.
Проходили деревню Цибульки. Ребята оживились, увидев настоящие качели. И пошли воспоминания об играх, о родных местах. Кто-то даже попытался, выбравшись из колонны, добежать до качелей и покататься.
Часов в двенадцать ночи по всей колонне раздались крики связных:
— Стой! Стой!
— В чем дело? — поспешила к хвосту колонны Мотя.
— Не останавливаться! Не останавливаться! — Она понимала, что остановить сейчас ход такой колонны, значит, потерять драгоценное время. Дождавшись последних отрядов, она увидела подводу со стариком.
— Начальника мне! Начальника колонны!
— Я начальник!
Старик слез с телеги и недоверчиво посмотрел на Мотю. Потом сказал:
— Ильин я. Ребята у меня там, — он махнул рукой в сторону, — слободские. Собрали их в Дегтях, а сопровождающего нет. Уж трое суток ждут. Измаялись ребятишки. Прознали мы, что ваша группа идет, решили попросить и наших забрать. Вот и отправили меня к вам.
— Сколько ребят? — коротко спросила Мотя.
— Да поболе двухсот будет.
— Дегти километра два отсюда?
— Примерно.
— Возьму ваших ребят. Возвращайтесь и догоняйте нас. Мы вас за Межей в лесу подождем, если ночью не догоните.— Так ведь стар я туда, обратно...— попытался объяснить старик, но Мотя ответила:— Дедушка, это не только нам с вами нужно, это ребятам необходимо! Останавливать колонну я не имею права.
— Ясно, ответил старик и, развернув лошадь, погнал ее в сторону Дегтей!
А Мотя догоняла ребят. Лишь к рассвету вышла она к головному отряду. Уже была видна извилина Межи. При переправе пришлось поторапливать ребят. Все обрадовались воде, плескались, барахтались, пили долгожданную воду, задерживая движение. Красный круг солнца уже выплывал на востоке, а они еще не добрались до леса и были видны сейчас и беззащитны перед любым фашистским стервятником. Подгоняя ребят, Мотя заметила и деда Ильина. Его слободские уже влились в строй. С первыми лучами солнца над головами ребят снова противно завыла «рама». Теперь ребят не надо было подгонять, до леса оставалось немного, и они мчались наперегонки, помогая тащить лошадей, не обращая внимания на лис- тонки, которыми опять пыталась засыпать их «рама». Рядом с Мотей оказался мальчишка. Он был из новеньких. Развязав свой мешок, протянул Моте кусок хлеба с салом.
От одного вида хлеба да еще с салом у нее закружилась голова.
— Да вы берите, не стесняйтесь! У меня еще есть!
И он вдруг разговорился. Мотя слушала его нехитрую историю.
Звали его. Витей Слесаревым. Он из деревни под Слободой. Семья была большая, жили хорошо. В доме всего было вдоволь. С приходом немцев начались грабежи. Мать попыталась не давать продукты, но ее сильно избили, а все, что было можно, из дома забрали. Как-то Вите довелось испытать страх перед расстрелом.
— С дедом Ильиным знакомы? — спросил он. — Ну, который нас привел?
Мотя кивнула.
— Так вот собрали нас, всех мальчишек, да двух дедов — Ильина и Старовойтова, выстроили на улице и давай поверх голов стрелять. Сначала думали, что расстреляют, а потом Ильин говорит: «Не бойтесь, ребятишки, это они запугать нас хотят. Мы им живые нужны. Жрать-то им надо». А нас чем больше пугали, тем мы отчаянней становились.
Моте нравился этот мальчишка и своей обстоятельностью, и своим неторопливым разговором.
— А откуда же у вас продукты? — поинтересовалась она у Вити.
— Зимой деревня наша стала партизанской. Мы весной и посеяли, и скотина кое у кого осталась. Нас колхоз в дорогу собрал.
— Спасибо тебе! Накормил! Сейчас отдыхай. Теперь не скоро тронемся дальше.
И Мотя пошла по лесу, проверяя, как расположились ребята. С приходом слободских и демидовских в колонне становилось уже около двух тысяч. Чем могли, делились сейчас ребята, развязав свои котомки. Особенно подкармливали слабых. Мотя радовалась этой поддержке. Значит, и дальше будут дружны, путь еще долгий!
Ребячьи голоса звучали в лесу, а потом все смолкло. И даже грохот орудий, стрекот пулеметов, раздающийся за лесом где-то в стороне, не мог помешать сну этого походного лагеря. Шумел за ними сосновый бор, смолистый запах наполнял воздух. Мотя уснула. Спала часа три. Было около десяти утра, когда она открыла глаза. Огромные корабельные сосны тихо помахивали своими ветками/ Было так хорошо, что не верилось, что идет война. Мотя приподнялась. Вокруг в самых невероятных позах спали ребята. Тихо, стараясь никого не потревожить, она вышла из леса. Начинался жаркий день. В этот раз ей надо было дойти до деревни Кукуево. Ей повезло. В ту сторону ехал на тарантасе молодой солдат. Мотя попросила разбудить ее, когда доедут до места. Глядя на ее измученное лицо, он не стал докучать вопросами. И она под мерное тарахтение телеги и пофыркивание лошади задремала. Очнулась, когда солдат сказал:
— Приехали, Кукуево!
Этот участок был для нее самым легким, поэтому до своих она добралась сравнительно быстро. Оставалось время для отдыха.
А с наступлением темноты снова в путь. Ночь прошла без происшествий. Остановку сделали в лесочке, не доходя километров трех до деревни. Было утро 27 июля. Отставший отряд Коли Анищенкова догнал основную группу за несколько километров до Кукуева. Пристроившись в хвост колонны, они шли, словно ничего не случилось. Их обнаружила Варвара Сергеевна уже на стоянке:
— Господи! Нашлись! Все живы, здоровы?
Коля рассказал о том, что с ними произошло. Когда взрывы отсекли их от основной колонны, перед ними неожиданно выросли двое партизан. Одною он узнал, чернявого, красивого мужчину с добрыми лучистыми глазами. Он видел его не раз в Манино со своим родным дядей Федей, скрывавшимся в лесу от немцев. Он был коммунист и бывший председатель колхоза. В армию не призван по зрению. Коля не знал, как зовут чернявого, но вспомнил, что — татарин и его все звали Леший. Видно, потому, что он был с сильно заросшими черными, вьющимися волосами. Он сразу скомандовал:
— Анищенков, бегом веди отряд за мной! А ты, Ефим Александрович, проследи, чтобы никто не отстал.
Коля понял, что он его тоже знает, и крикнул:
Ребята, за мной! В лес! А Леший гикнул что-то непонятное, видно, на татарском языке и понесся к лесу, мы за ними.
В лесу он исчез, сказав: «Ждите Груздова и идите с ним!» Коля и все ребята были благодарны этому чернявому, который принял единственно правильное решение, и группа отсеченных обстрелом ребят оказалась на опушке густого леса. Только Коля удивился, что он так быстро исчез, и еще всю дорогу оглядывался, казалось ему, что Варвара Сергеевна мечется между огневыми вспышками взрывов и кричит «Ребята, где вы?» Это видение никак не проходило и пропало только, когда они оказались в лесу. Потом он узнал, что это было не видение, а действительность! Варвара Сергеевна бежала к ним, не обращая внимания на взрывы. К радости ребят, дед-возница залучил в их сторону две подводы с сумками. Его встретили на опушке с криком: «Ура!» Было от чего кричать ура, ибо сумки были демидовских ребят, наполненные продуктами. Но дед ворчал:
— Я-то думал, наши сюда побегли...
— Да мы все ваши, — зашумели более пятидесяти человек демидовских, касплянских, которые сняли сумки- котомки, расположились на полянке и всех угощали съестным. Это был завтрак, а обстрел гудел, грохотал, «рама» висела и висела.
Но ребята уже успокоились. К Ефиму Александровичу, который тоже присоединился к детям, подошла девочка, видно откуда-то знавшая его, и спросила:
— Дядя Ефим, а вы ведь в отряде с Володей вместе воевали?
— О каком Володе ты говоришь? Ты, дочка, наверное, о разведчике Володе Куриленко спрашиваешь?
— Я не знаю, как его фамилия, но он часто заходил к нам из разведки, мы его кормили, а он рассказывал, сколько людей взрослых: женщин, девушек, стариков, сколько детей и подростков ежедневно отправляют на Запад, в Германию. Там, в деревне Ильино, школа была всегда забита людьми для угона. А в церкви каратели сожгли однажды всех прихожан со священником, который с амвона проповедовал о спасении от фашистов любыми путями... И вот Володя говорил: «Ну, я им покажу, сволочье фашистское...» — заплакала, вступая в разговор, Аня Жукова.
— И уж наверняка Володя показал фашистам... он очень смелый!
— Если ты про Володю Куриленко, доченька, говоришь, это тот, который из Каспли? То... — заикнулся и замолчал Груздов.
—Да, да! Отец его и мама — учителя, все были в партизанском отряде... А Володя все горевал о своей сестренке Кларе. Ей всего-то 8 лет, учиться бы ей, она умная, талантливая, а ей приходится помогать партизанам... По отчеству Володя, кажется, Тимофеевич?!
— Да, да, — снова замялся Груздов. А потом с горечью сказал: — Погиб он, дочка, погиб!
— Не может быть! Как погиб?! — рванулась Аня к партизану.
— А так, погиб, геройски погиб... Да, так, что командование отряда Ивана Романовича Шлапакова, штаб Бати, партийные и комсомольские органы представили его к самому высокому званию Героя Советского Союза! И наш отряд теперь называется именем Володи Куриленко. Скоро, скоро вся страна наша, весь мир узнает о его подвиге.
— Расскажите! — сгрудились вокруг Груздова ребята.
— Вам уже говорили, девочки, что он был лихой разведчик. Ходил в разведку и в Смоленск, Демидов, Касплю. И всякий раз приносил очень точные и ценные сведения. Затем он добровольно попросился обучить его на подрывника... И здесь он творил чудеса. За короткий срок, в партизанах он с начала января, пустил под откос четыре вражеских эшелона. Но вот недавно, 14 мая, после выполнения очень ответственного задания — пуска под откос пятого эшелона — юный подрывник, а ему было всего только 17 лет, был смертельно ранен и, возвращаясь в партизанский отряд, скончался... Дрался он до последней капли крови. Раз уж о нем заговорили, давайте, ребята, светлую память Володи почтим минутой с молчания...
Замерли ребята, замер лес, будто и нет надрывного гула «рамы» и грохота взрывов
Груздов скомандовал:
— Все ко мне! Привал! — сам сел на валежнину, снял засаленный картузишко, подставил вечернему лучику, пробивающемуся сквозь лесную чащу, свои кудри, сморщил и без того морщинистый лоб, так что закрылись щелки глазниц, и сказал:
— Знаете, что мы прошли?! Здесь на каждом шагу коробки со смертью. А как вот вы прошли, как я решился на это, не могу понять?! Но вы молодцы!
из тумана, вышел высокий плечистый военный в защитной плащ-палатке. «Немцы!» — мелькнуло в голове Коли. Нет! У этих плащ-палатки лягушечьи, к тому же на шее висит автомат ППШ. Их видел Коля не раз у партизан.
— Это наши, я жду их как раз здесь, — уверенно заметил Груздов. —Я их должен встретить и провести в партизанский штаб.
— Ура! — крикнул Коля непроизвольно и бросился к бойцам.
— Ты куда, бесенок, выскочил? — спокойно спросил передний.
— «Межа» — протянул руку военный партизану, а тот ответил:
— «Гобза».
— Вы от Бати?
— Да, мне поручено привести вас в партизанский
штаб.
— У меня тут более сотни ребятишек, ведем их на Большую землю. Они увидят вас, радости не будет конца, — бросил партизан.
Коля за несколько минут поведал им всю историю своего пути и что основная колонна ушла в Ильино через Королевщену, а они отрезаны фашистами артналетом.
Когда ребята увидели на пилотках красные звездочки, а на шее бойцов автоматы ППШ и другие знаки отличия советских бойцов, словно по команде, вскочили и закричали:
— Ура! Наши!
— Тихо, ребята, мы на нейтральной полосе, но здесь могут быть и враги, — предупредил лейтенант, и все тут же притихли.
А скажите мне, нет ли среди вас Маши Морозовой?
Ребята переглянулись, но молчали.
— Видно, нет — горестно промолвил командир.
— А почему вы ее ищете? — спросил кто-то. — У нас тут много Маш: вот Маша Жукова, а вот Маша Екименкова, Маша Амбросова, Маша Меркушева, Маша Киреева, две Маши Десятниковы, Маша Сидоренкова, и еще Маши, любую выбирай, — подзадоривали лейтенанта девочки.
— А еще кого вы хорошо, в лицо знаете, ребята, из партизан? — спросил лейтенант.
— Петра Феоктистовича Цуранова — секретаря Духовщинского райкома партии, Федора Яковлевича Апре - тов. командира первой партизанской бригады, Никиту Петровича Петровичева — комиссара бригады — почти хором заговорили ребята.
— Доброго Лешего, — крикнул кто-то, и солдаты рассмеялись.
— Это что еще за партизанский леший?
— А он сопровождает нас всю дорогу. Говорят, что он татарин, но точно никто не знает, кто он. Просто добрый леший и все. И на нас когда напали, он нам не случайно помог. Говорят, что это Икрам Вайзуллин, — сказал Толя Иванов. — И я в это верю, потому как он и меня от смерти спас. И многих он спас и никогда и никому о себе не рассказывал.
— А может, Мансур Гильфанов. Они с Володей Куриленко вместе воевали, а он теперь Герой. Я Мансура знаю, он тоже герой, — сказала Аня Жукова. А может, Талып Хаматов, он вон как из пулемета стреляет, просто режет фашистов, — сказала одна девочка.
— Он нас спас от карателей в Сыр-Липках...
Разведчики помогли каждому из ребят перебраться через сломанный мост, они цепочкой встали на сломанные балки и почти каждого передавали из рук в руки, Операция длилась почти целый час. Коля был последним.
Часов ни у кого не было, но по солнцу было что-то около одиннадцати, и двинулись, как советовали армейские разведчики, не по основной дороге Кресты-Ильино, которая простреливалась, а по лесной на Наумово. Надеялись также вскоре напасть на след основной колонны, которая должна идти с Королевщины на Ильино через Наумово.
В первой деревушке Усолище, где сохранилось несколько избушек, ребята удивились, обнаружив гостеприимство местных старушек. Им казалось, что здесь, где рядом линия фронта, все разорено и разграблено. А им вдруг вынесли крынки с молоком, варёную картошку, яйца. Правда, не было хлеба, соли, но и это угощение было деликатесом. Федя Азаров с восторгом восклицал:
У нас немцы-то проходили мало и быстро, не застаивались. А по лесу как пройдешь незаметно? Нам сорока на хвосте принесла: «Идут супостаты!» И мы шасть в лес, были в деревне, да нетути!— Ешьте, милые, ешьте! Для своих-то, да для детишек ничего не жалко, все отдашь.
Но как ни старались, в Наумово пришли поздней ночью. А там — никого и ничего: ни деревни, ни жителей. Одни печные трубы торчат на пепелищах... А солдатик, ехавший навстречу с боеприпасами, пояснил:
— Прошли ваши, большая колонна, километров на пять растянулась. Хоть и очень устали, но решили идти ночью. Не доходя несколько километров до деревни Кукуево, догнали хвост колонны, пристроились к нему без разговоров и шли на расстоянии видимости, будто ничего не случилось. Только когда остановились на отдых, Варвара Сергеевна, обнаружив их на стоянке, обрадованно всхлипнула:
— Господи! Ребята нашлись! А у нас с Матреной Исаевной вся душа изболелась.
Шли четвертые сутки! А не пройдено еще и половины. «Правда, позади самые опасные участки, — думала Мотя,
— а что дальше? Ребята устали, многие еле идут. Но впереди Ильино, а там пункт питания. Там их могут покормить». Эту надежду вселяла Мотя в ребят, подбадривая их после дневного сна. Они с трудом собирались в отряды, шли молча, засыпая на ходу, спотыкаясь, сбивая голые ноги о корневища, но словно не замечали этого. Неожиданно начался дождь, вымочив всех до нитки. Ребята сникли, и лишь уверенная поступь Вольской, ее собранность давали ребятам надежду на то, что все скоро будет хорошо. Лишь одна Мотя знала, чего стоят ей эта уверенность и спокойствие. Ныло все тело, сильно болели ноги, стал беспокоить будущий ребенок.
Сказывался голод. Перед глазами вспыхивали радужные пятна, появилась резь, глаза стали слезиться, веки отекли. Вся надежда была на Ильино, там хоть какую-то помощь окажут и ребятам и ей.
Мотя шла в полузабытьи, чувствуя, как тянется за ней эта огромная колонна: две тысячи ребят. Она шла, намечая себе ориентиры: поворот, дерево. Но перед глазами вспыхнуло красное зарево, раздался грохот, все закружилось, черные круги бешено завращались. Мотя пошатнулась. Чем сильнее грохотало впереди, тем яснее становилось: бомбят Ильино. Сзади раздались крики:
— Ильино горит!
— Ильино бомбят!
Подбежала Варвара Сергеевна.
— Что будем делать? Дальше нельзя, дорогу тоже бомбят.
— Вижу! — коротко бросила Вольская и приняла решение укрыться в лесу, тем более что спасительный лес был рядом.
— Скорей, скорей в лес!
Двухтысячная колонна ребят повернула вправо от Ильино. Не сразу сообразили последние отряды, что произошло, ведь они были километра за три от головной колонны.
Полчаса ходу оставалось первой колонне до Ильино, и если бы не задержались они в Кукуево, то были бы сейчас там, где рвутся бомбы и горят дома. Случайно ушли от смертельной опасности. Последние группы подбегали к лесу, когда к Моте пришло ощущение страха и ужаса от сознания того, что могло произойти. Она несколько минут не могла успокоиться, как ни старалась взять себя в руки. Надежды на Ильино рухнули. «Думай, Вольская, думай, что делать дальше?» — говорила она себе. Когда подошли Громова и Полякова, она окончательно взяла себя в руки.
— Надо немедленно уходить. Как ребята?
— Пока держатся. Но все на пределе. Лошади и те не выдерживают, несколько уже пали.
— Нет воды, ребята мучаются от жажды.
— И все же надо идти во что бы то ни стало, у нас нет другого выхода,— сказала Мотя.— Раненых нет?
— Раненых нет, а вот лишние появились.
— Кто такие, откуда?
— Сейчас, пока мы в этом лесу собирались, прибились к нам еще ребятишки, — ответила Варвара Сергеевна.
— Да вон одного из них Катя Шпагина ведет.
— Его Витей зовут, — доложила Катя.
Витя объяснил:
— Нас тут больше полсотни. Пробираемся из Бельского
района.
— Так это же почти сто километров! — ойкнула Громова.
— А кто с вами из взрослых? — спросила Мотя.
— Мы одни. Чуть к немцам не попали. Кругом бомбят, куда идти не знаем.
— Раненых, больных нет?
— Вроде бы нет?
— Вот что, Витя, составь быстренько список ребят. Назначаю тебя старшим группы. Пристраивайтесь в нашу колонну. Сейчас мы снова тронемся в путь.
Бомбежка перед Ильино измотала всех. Ребята еле брели. Они шли по местам, которые совсем недавно были освобождены нашими войсками. Жителей почти не видно, деревни сожжены. Фашисты похозяйничали вовсю. Пить хотелось мучительно. Губы у всех потрескались, вода была бы сейчас самым большим чудом. Завидев колодец, ребята бросались к нему и тут же отходили. Таблички, расставленные нашими солдатами, предупреждали: «Воду не брать! Отравлена!», «В колодце трупы». У маленьких ручейков, водоемов, где ласково журчала вода, издали были заметны знаки: «Осторожно! Мины!» Наши саперы успели только проверить все опасные места, а вот разминировать, очистить их не хватало времени. Зверства фашистов были видны на каждом шагу, ребята словно шли по пятам войны, вспоминая свое, пережитое, невольно сравнивая с увиденным.
— Ой, девчонки, что у нас немцы вытворяли! — рассказывала Таня Касаткина. — Зимой тоже начали колодцы травить, не сами, а своих помощников — полицейских заставляли. И делали это ночью. Вот тогда мы устроили дежурство. У нас в Никуленке много ребят было, но многие погибли. Машу Панкову мучили. Она с партизанами была связана. Звезду на спине вырезали. И все на глазах у родителей.
Любой из этих мальчишек и девчонок мог немало рассказать о зверствах фашистов. Видя разрушенные, словно вымершие, обезлюдевшие деревни, ребята все отчетливее понимали, от чего они уходили. И это прибавляло силы.
Отдыхали в нескольких сараях да полусгоревшем клубе одной деревушки. Кто-то вдруг сказал:
— А я помню, на уроке нам рассказывали, что в этих местах на Западно-Двинской низменности водится всякая живность: кабаны, лоси, бобры и ондатры.
— Какая сейчас живность! Сороку-то не встретишь, воды не напьешься, — добавил кто-то.
Положение становилось критическим. Без воды было тяжелее, чем без хлеба. Рано утром 28 июля они вышли к реке. Ребята знали, что это должна быть Западная Двина. Мотя с Громовой и Поляковой не успели даже крикнуть, чтобы задержать ребят. Дети оставались детьми! Увидев впереди блеск воды, ломая строй, бросились они вперед. И как ни кричали руководители, командиры отрядов и те из ребят, кто просто понимал обстановку, остановить это безудержное стремление к реке было невозможно.
На открытом пространстве они видны были как на ладони. И случилось непоправимое. Враг словно ждал этого случая. Три самолета на бреющем полете пронеслись низко-низко над рассыпавшимися по полю детьми. Они пока не стреляли, примериваясь. Вольская, Громова, Полякова метались по полю, крича: «В укрытие! Ложись!» Они подталкивали ребят к мосту, чтобы спрятаться под ним, в ямы, канавы. Кто-то из ребят еще надеялся на то, что раз с первого захода не стреляли, значит, не тронут. Но самолеты, выйдя на второй круг, вдруг резко спикировали вниз. Послышался свист пуль. На фюзеляжах четко видна была фашистская свастика. Моте показалось, что она увидела лицо одного из летчиков. Он улыбался.
— Мерзавцы! На детей! Беззащитных! — кричала она, продолжая расталкивать ребят. Но они уже и сами поняли, что здесь оставаться опасно. Врассыпную кинулись кто куда. И когда фашисты сделали свой третий заход, на поле оставалась одна телега с лошадью. Сказывался уже опыт похода. За две-три минуты все рассредоточились. А фашисты снова и снова заходили на поле, поливая свинцом вокруг. Мотя бросилась к оставленной телеге. Сюда же прибежала и Громова. Во время обстрела ее не покидало ощущение, что на телеге кто-то есть. Так и оказалось. На ней лежала Женя Алехнович. Как выяснилось потом, она была очень слаба и всю дорогу лежала на телеге, поэтому во время налета не сумела спрятаться.
— У меня кровь. И спину очень больно.
Екатерина Ивановна осторожно перевернула ее. На спине была рана. Пуля, видимо, застряла внутри. Она быстро перевязала Женю. Ребята устроили Жене мягкую подстилку, вновь построились в колонну. Снова в путь. Ранение девочки переживали все. Женя плакала, каждый толчок отдавался в ране, временами она вскрикивала. Все притихли и шли не останавливаясь. Быстро перебежали мост, под которым прятались, вышли на дорогу, ведущую в лес. Многие были в грязи, но в реке купаться сейчас никто не решался.
Налет не повторился. Вместе с Катей Мотя перебирала варианты, как помочь девочке. И тут на дороге показалась полуторка. Ребята бросились ей навстречу. Машина притормозила. Увидев в кабине молодого лейтенанта и водителя-красноармейца, ребята не сговариваясь закричали: «Ура! Наши!» Ребята прыгали, обнимались. После происшедшего с Женей в этом командире сейчас видели спасителя. А он, выйдя из машины, с интересом рассматривал эту шумную ребячью толпу. Подошла Мотя. Лейтенант представился: «Матвеев». Вольская начала было объяснять положение, но лейтенант сказал:
— Я в курсе. Есть приказ нашего командира генерала Курасова помочь перевезти ослабевших в Торопец.
— Откуда такая осведомленность? — удивилась Мотя.
— Ваш Батя встречался с нашим генералом и попросил оказать помощь в доставке ребят.
— Спасибо. Но сейчас нам срочно нужно отправить в госпиталь раненую.
Лейтенант задумался, а потом сказал:
— Я везу боеприпасы. Если сверху положить побольше травы, то можно. Я сверну с дороги, завезу ее в госпиталь, там помогут.
Ребята быстро нарвали травы, соорудив мягкую постель. Женю осторожно уложили.
— А вам придется немного подождать, — продолжал лейтенант. — Сегодня или завтра машины должны пойти в Торопец за боеприпасами, так что остальных, самых слабых, мы захватим.
Окружавшая машину ребячья толпа слышала этот разговор, и при последних словах раскатилось «у-р-р-а!»
Машина тронулась. Почти двухтысячная армия махала ей рукой на прощание: «Выз-до-рав-ли-вай, Женя!»
И уже без напоминаний отряды выстроились, снова тронулись в путь. Радость встречи с командиром Красной Армии, известие, что о них всю дорогу заботится Батя и наша армия придет на помощь, подбодрили ребят и вселили уверенность, что их ждут на Большой земле и помогут. С небольшими привалами шли день 28 июля, ночь 29 июля. Лишь днем 29-го колонну догнали четыре военные полуторки, а с ними знакомый лейтенант. Кому ехать, решали сами ребята. Никто не кричал, не требовал, не настаивал на своем праве. Отобрали двести самых ослабевших. Среди них были Коля Логанов, Нина Дроздова, Маша Голяцкая и многие из тех, кто идти совсем не мог, а ехал на подводах. С этими ребятами Мотя отправила и Варвару Сергеевну. Громова была нужна здесь, в колонне ведь оставалось еще более тысячи семисот ребят.
Машины тронулись. Оставшиеся кричали, махали руками на прощание:
— Ждите нас в Торопце! Мы скоро придем!
А до этого «скоро» оставалось еще три дня ходу. Теперь шли и днем и ночью. 30, 31 июля... 1 августа уже еле тащились, не обращая внимания на бомбежку где-то в стороне, на частую стрельбу. Не только километры, но уже каждый десяток метров давался с огромным трудом. 30 июля прошли двадцать пять километров, 31-го только пятнадцать. Прошли разрушенную железнодорожную линию, где-то рядом должна была быть станция, но оказалось, что до нее еще далеко. На третьи сутки (отсчет шел теперь от момента отправки группы на машинах) смогли пройти лишь двенадцать километров. Оставалась ночь и восемь километров до Торопца.
Последние километры чуть не ползли. Ночью к Моте подошли Коля Анищенков и Егор Голяцкий:
— Матрена Исаевна, сил у ребят больше нет...
Мотя сняла очки, отвернулась, вытирая набежавшие
слезы, и подумала: «Если уж эти мальчишки, которые всю дорогу были ее опорой, заговорили об усталости, значит — предел».
Она повернулась к ним:
— Скажите, за все это время я позволяла себе поблажки? А Екатерина Ивановна? Мы особо питались? Но мы идем и будем идти. Осталось два-три часа ходу. Надо выдержать, ребята, надо! Не зря же мы проделали такой путь!
Казалось, им нужны были только эти слова поддержки, они молча повернулись и пошли к своему отряду. Через несколько минут Мотя увидела, как головной отряд, где были Николай и Егор, выстроился и снова медленно тронулся вперед. За ними потянулись остальные. Снять это настроение подавленности, отупения могла сейчас только шутка. Какая-то девочка, небольшого росточка, подбадривая мальчика, обессиленно присевшего на обочину, сказала:
— Держись, казак, а то мамой будешь!
Мальчишка оторопел и с удивлением спросил:
— Как, как ты сказала?
— Терпи, казак, а то мамой будешь! Мне мама всегда так говорила, когда я хныкала.
Услышанная от мамы присказка «Терпи, казак, атаманом будешь» была бессознательно переиначена девочкой, и, как только она еще раз повторила ее, раздался такой взрыв хохота, которого Мотя не слышала от ребят за все время похода. Это была цепная реакция: от отряда к отряду передавалась шутка, а потом уже смеялись просто потому, что кто-то смеялся тоже. Этот смех дал те необходимые силы, которые так нужны были на последних метрах.
По бывшим улицам Торопца они прошли почти стройной колонной. Город был разрушен. В районе станции они буквально повалились наземь, там, где стояли. У ребят совсем не было сил. Никто не думал о еде. Только бы лечь и сказать самому себе:
— Дошли!
Мотя шла мимо ребят, сидевших на земле, шла, сама еле переставляя ноги, а на душе была радость. И эта радость читалась в ее глазах: «Выдержали! Дошли! Значит, выиграли! Значит, будем живы! Будем бороться там, в тылу!»